Эта любопытная и талантливая девочка родилась в 1899 году в многодетной семье евреев Хазиных, принявших христианство. Отец был поверенным, а мать работала врачом. Надя была младшенькой. Вначале ее семья жила в Саратове, а затем перебралась в Киев. Там и училась будущая Мандельштам. Надежда поступила в женскую гимназию с очень прогрессивной на то время системой образования. Не все предметы ей давались одинаково хорошо, но больше всего она любила историю. Родители тогда обладали средствами, для того чтобы ездить с дочерью путешествовать. Таким образом, Надя смогла посетить Швейцарию, Германию, Францию. Высшее образование она не завершила, хотя поступила на юрфак Киевского университета. Надежда увлеклась живописью, да к тому же грянули сложные годы революции.
Любовь на всю жизнь
Это время было самым романтическим в жизни девушки. Работая в Киеве в художественной мастерской, она встретила молодого поэта. Ей было девятнадцать лет, и она была сторонницей «любви на час», которая тогда была очень модной. Поэтому отношения между молодыми людьми завязались в первый же день. Но Осип настолько влюбился в некрасивую, но обаятельную художницу, что покорил ее сердце. Впоследствии она говорила, что он будто чувствовал, словно им недолго придется наслаждаться друг другом. Пара заключила брак, и теперь это была настоящая семья — Мандельштам Надежда и Осип. Муж ужасно ревновал молодую жену и не желал с ней расставаться. Сохранилось много писем Осипа к жене, которые подтверждают рассказы знакомых этой семьи о чувствах, которые были между супругами.
"Черные" годы
Но семейная жизнь складывалась не так радужно. Осип оказался влюбчивым и склонным к изменам, Надежда ревновала. Они жили в нищете и только в 1932 году получили двухкомнатную квартиру в Москве. А в 1934 году поэт Мандельштам был арестован за стихи, направленные против Сталина, и приговорен к трехлетней ссылке в город Чернынь (на Каме). Но поскольку гайки репрессий тогда еще только начали закручивать, Мандельштам Надежда получила разрешение сопровождать мужа. Затем, после хлопот влиятельных друзей, приговор Осипу смягчили, заменив его запретом проживать в крупных городах СССР, и супруги уехали в Воронеж. Но арест сломил поэта. Он стал подвержен депрессиям и истерии, пытался покончить с собой, начал страдать галлюцинациями. Супруги пробовали вернуться в Москву, но разрешения не получили. А в 1938 году Осип был арестован во второй раз и погиб в пересыльных лагерях при невыясненных обстоятельствах.
Страх и бегство
Мандельштам Надежда осталась одна. Еще не зная о смерти мужа, она писала ему письма в заключение, где пыталась объяснить, какими детскими играми сейчас видит она их прошлые ссоры и как она жалеет о тех временах. Тогда она считала свою жизнь несчастной, потому что не знала настоящего горя. У нее хранились рукописи мужа. Она боялась обысков и ареста, заучивала наизусть все, что он создал, как стихи, так и прозу. Поэтому Надежда Мандельштам часто меняла место жительства. В городе Калинине ее застало известие о начале войны, и она вместе с матерью эвакуировалась в Среднюю Азию.
С 1942 года она живет в Ташкенте, где экстерном заканчивает вуз и работает преподавательницей английского. После войны Надежда переезжает в Ульяновск, а затем — в Читу. В 1955 году она становится заведующей кафедрой английского языка в Чувашском пединституте, там же защищает кандидатскую диссертацию.
Последние годы жизни
В 1958 году Мандельштам Надежда Яковлевна выходит на пенсию и селится под Москвой, в местечке Таруса. Там жили многие бывшие политзаключенные, и место было очень популярным у диссидентов. Именно там Надежда пишет свои воспоминания, начинает впервые публиковаться под псевдонимом. Но пенсии не хватает ей на жизнь, и она снова устраивается на работу в Псковский пединститут. В 1965 году Надежда Мандельштам наконец-то получает однокомнатную квартиру в Москве. Там она провела последние годы. В своей нищенской квартирке женщина умудрялась держать литературный салон, куда совершала паломничество не только российская, но и западная интеллигенция. Тогда же Надежда решается публиковать книгу своих воспоминаний на Западе — в Нью-Йорке и Париже. В 1979 году у нее начались проблемы с сердцем до такой степени серьезные, что ей был прописан строгий постельный режим. Близкие устроили подле ее посьели круглосуточное дежурство. 29 декабря 1980 года ее настигла смерть. Надежду отпели по православному обряду и похоронили 2 января следующего года на
Надежда Мандельштам: книги и реакция на них современников
Из творчества этой стойкой диссидентки наиболее известны ее «Воспоминания», которые были изданы в Нью-Йорке в 1970 году, а также дополнительная «Вторая книга» (Париж, 1972 г.). Именно она вызвала резкую реакцию некоторых друзей Надежды. Они сочли, что жена Осипа Мандельштама искажает факты и пытается в своих воспоминаниях сводить личные счеты. Перед самой смертью Надежды увидела свет и «Третья книга» (Париж, 1978 г.). На свои гонорары она угощала друзей и покупала им подарки. Кроме того, все архивы своего мужа, поэта Осипа Мандельштама, вдова передала Принстонскому университету в Соединенных Штатах. Она не дожила до реабилитации великого поэта и говорила близким перед смертью, что он ждет ее. Такая она была, Надежда этой смелой женщины говорит нам о том, что даже в "черные" годы можно оставаться настоящим, порядочным человеком.
Надежда Яковлевна Мандельштам (девичья фамилия Хазина, 30 октября 1899,Саратов, Российская империя - 29 декабря 1980, Москва, СССР) - русская писательница, мемуарист, лингвист, преподаватель, жена Осипа Мандельштама.
Н. Я. Мандельштам (урождённая Хазина) родилась 30 октября 1899 г. в Саратове в состоятельной семье крещеных евреев. Её отец, Яков Аркадьевич Хазин (ум. 1930), был присяжным поверенным, а мать, Вера Яковлевна Хазина, работала врачом. Надежда была младшим ребенком в многодетной семье. Кроме неё, в семье Хазиных росли два старших брата, Александр (1891-1920) и Евгений (1893-1974) и сестра Анна (ум. 1938). В начале XX в. семья переехала в Киев. Там, 14 августа 1909 г., Н. Я. поступила в частную женскую гимназию Аделаиды Жекулиной на Большой Подвальной, 36. Скорее всего, гимназия была выбрана родителями как наиболее близкое учебное заведение к месту проживания семьи (ул. Рейтарская, д. 25). Особенностью гимназии Жекулиной было обучение девочек по программе мужских гимназий. Успешно сдав вступительные испытания, Надежда, тем не менее, училась средне. Она имела 5 баллов по истории, «хорошо» - по физике и географии и «удовлетворительно» по иностранным языкам (латинский, немецкий, французский, английский). Кроме того, в детстве Надежда несколько раз посещала вместе с родителями страны Западной Европы - Германию, Францию и Швейцарию. После окончания гимназии Надежда поступила на юридический факультет университета Св. Владимира в Киеве, однако учёбу бросила. В годы революции училась в мастерской известной художницы А. А. Экстер.
1 мая 1919 года в киевском кафе «Х. Л.А.М» Н. Я. знакомится с О. Э. Мандельштамом.
26 мая 1934 года, на Особом совещании при Коллегии ОГПУ О. М. был приговорен к высылке на три года в Чердынь. 28 мая Н. Я. добилась разрешения сопровождать мужа в ссылку. Вскоре после прибытия в Чердынь, первоначальное решение было пересмотрено. Ещё 3 июня Н. Я. сообщила родственникам поэта, что Мандельштам в Чердыни «психически болен бредит». 5 июня 1934 г. Н. И. Бухарин пишет письмо И. В. Сталину, где сообщает о тяжелом положении поэта. В итоге уже 10 июня 1934 г. дело было пересмотрено и вместо ссылки О. Мандельштаму запретили проживать в 12 городах Советского Союза. Супруги спешно покинули Чердынь, решив обосноваться в Воронеже. Там супруги Мандельштам познакомились с поэтом С.Б. Рудаковым и преподавателем Воронежского авиатехникума Н.Е. Штемпель. С последней Н.Я. Мандельштам поддерживала отношения на протяжении всей жизни.
После второго ареста, произошедшего в ночь с 1 на 2 мая 1938 года, поэт был сослан в пересыльный лагерь под Владивостоком, где скончался от тифа.
После гибели мужа Надежда Яковлевна опасаясь ареста, несколько раз поменяла место жительства. Кроме того, она посвящает свою жизнь сохранению поэтического наследия мужа. Опасаясь обысков и ареста вместе с рукописями О. М., она заучивает стихи и прозу Мандельштама наизусть.
После начала Великой Отечественной войны Н. Я. Мандельштам вместе с матерью эвакуировались в Среднюю Азию. Сначала они проживали в посёлке Муйнак в Кара-Калпакии, затем переехали в колхоз возле села Михайловка Джамбульской области. Там весной 1942 г. их обнаружил Е.Я. Хазин. Уже летом 1942 г. Н.Я. Мандельштам при содействии А.А. Ахматовой перебирается в Ташкент. Предположительно это произошло около 3 июля 1942 г. В Ташкенте же она сдала экстерном экзамены за университет. В первое время Мандельштам преподавала иностранные языки в Центральном доме художественного воспитания детей. В мае 1944 г. начинает работать в Среднеазиатском государственном университете преподавателем английского языка.
В 1949 г. Мандельштам перебирается из Ташкента в Ульяновск. Там она работает преподавателем английского языка в местном пединституте. В феврале 1953 г. Мандельштам увольняют из института в рамках кампании по борьбе с космополитизмом. Поскольку увольнение практически совпало со смертью Сталина, серьёзных последствий удалось избежать.
Благодаря посредничеству влиятельного советского писателя А.А. Суркова, она получает место преподавателя в Читинском педагогическом институте, где работает с сентября 1953 по август 1955 г.
С сентября 1955 г. по 20 июля 1958 г. Мандельштам преподавала в Чебоксарском педагогическом институте, где даже заведовала кафедрой. В 1956 г. она защитила кандидатскую диссертацию по английской филологии «Функции винительного падежа по материалам англо-саксонских поэтических памятников» под руководством В. М. Жирмунского.
Летом 1958 г. Мандельштам выходит на пенсию и перебирается в Тарусу, небольшой город находящийся в 101 км от Москвы, что давало возможность селиться там бывшим политическим заключенным. Это сделало Тарусу популярным местом у дисседентствующей интеллигенции. Неформальным лидером в среде местной интеллигенции был К.Г. Паустовский, который, имея связи в Москве, смог привлечь внимание властей к проблемам провинциального города. В Тарусе Н.Я. Мандельштам начала писать свои "Воспоминания". В 1961 г., воспользовавшись послаблениями сверху, в Калуге был издан сборник "Тарусские страницы", где Н.Я. Мандельштам опубликовалась под псевдонимом "Яковлева".
В 1962 г., неудовлетворенная скромной пенсией, она устраивается преподавателем факультета иностранных языков в Псковский государственный педагогический институт, проработав там до 1964 г.
В ноябре 1965 г. Н. Я. удается перебраться в собственную московскую однокомнатную квартиру на Большой Черемушкинской улице, где она и прожила до конца жизни. В своей небольшой квартире она устроила что-то вроде общественно-литературного салона, который регулярно посещала столичная интеллигенция (Ю. Фрейдин, А. Синявский, С. Аверинцев, Б. Мессерер, Б. Ахмадулина и др.), а также западные слависты (С. Brown, J. Malmstad, P. Troupin и др.), интересовавшиеся русской литературой и творчеством О.Э. Мандельштама.
В 1960-е годы Надежда Яковлевна пишет книгу «Воспоминания» (первое книжное издание: Нью-Йорк, изд-во Чехова, 1970).
В начале 70-х выходит новый том мемуаров Н. Я. - «Вторая книга» (Париж: YMCA-PRESS, 1972), который вызвал неоднозначную реакцию. Незадолго до смерти Мандельштам за рубежом издается «Книга третья» (Париж: YMCA-PRESS, 1978).
Многие годы была близкой подругой Анны Ахматовой, написала мемуарную книгу о ней (первая полная публикация - 2007).
На протяжении 1970-х гг. здоровье Мандельштам неуклонно ухудшалось. Она редко выходила из дома, помногу отлеживалась. Однако до конца десятилетия Мандельштам была в состоянии принимать знакомых и близких у себя дома.
В 1979 году проблемы с сердцем обострились. Её активность пошла на спад, помощь оказывали лишь самые близкие люди. В начале декабря 1980 года, на 81-м году жизни, Мандельштам был прописан строгий постельный режим, вставать с постели запрещалось. По инициативе одного из самых близких людей, Ю. Л. Фрейдина, было устроено круглосуточное дежурство. Дежурить возле умирающей Мандельштам было доверено самым близким ей людям.
Ночью 29 декабря 1980 года в дежурство Веры Лашковой Надежда Яковлевна Мандельштам умерла. Отпевали Мандельштам по православному обряду, прощание с телом состоялось 1 января 1981 г. в церкви Знамения Божьей Матери. Похоронена 2 января 1981 г. на Старо-Кунцевском (Троекуровском) кладбище.
Взято с википедии
Надежда Яковлевна Мандельштам (девичья фамилия — Хазина, 30 октября 1899, Саратов — 29 декабря 1980, Москва) — русская писательница, мемуарист, лингвист, преподаватель, жена Осипа Мандельштама. Текст интервью публикуется по изданию: "Континент", 1982. №31.
ИНТЕРВЬЮ С НАДЕЖДОЙ ЯКОВЛЕВНОЙ МАНДЕЛЬШТАМ
От интервьюера
Впервые я встретилась с Надеждой Мандельштам во вторник 17 октября 1972 года. Ее «Воспоминания» уже были опубликованы по-русски и по-английски («Норе against Норе»), и вышедшая по-русски «Вторая книга» тоже вскоре должна была появиться по-английски под названием «Норе Abandoned». Мой муж Эрик Де Мони был тогда корреспондентом Би-Би-Си в Москве. Мы приехали на второй срок его пребывания в советской столице в конце марта 1972 года. Вскоре после нашего приезда был выслан Дэвид Бонавиа, корреспондент лондонского «Таймса», — перед приездом Никсона советские власти хотели отделаться от слишком хорошо информированного западного корреспондента. Он ввел нас в круг своих неофициальных контактов (например, на проводах Бонавиа мы впервые встретились с Андреем Сахаровым, который в те времена еще не поддерживал широких контактов с корреспондентами).
К октябрю мы расширили круг наших русских друзей, и тогда Кирилл и Ирина Хенкины познакомили нас с Надеждой Яковлевной. Противоречащие друг другу английские заглавия двух томов ее воспоминаний вызвали у меня тогда вопрос, как она себе представляет будущее своей страны. Она несколько раз повторила, что ее единственная надежда — загробная жизнь. Это не совпадало с тем относительным оптимизмом, который звучал в заключительных главах первого тома ее воспоминаний, написанных, когда она наконец впервые постоянно поселилась в Москве в 1964 году. Этот оптимизм она позднее ощутила как неоправданный. Уже в 1972 году Надежда Яковлевна настаивала, что единственная надежда на будущее России — Церковь. Сохранила ли она эту надежду до самой смерти? Есть основания думать, что нет. Об этом можно судить по интервью, которое я записала на магнитофон в конце 1977 года. По моим сведениям, это единственное ее интервью, записанное на ленту. Я дала ей обещание не публиковать его при ее жизни.
Интервью должно было последовательно описывать ее жизнь, с детства и до наших дней, и я тщательно подготовила все вопросы. Я хотела также выяснить некоторые обстоятельства жизни Мандельштамов, которые меня озадачивали: например, почему Осип Мандельштам в 20-е годы отказался уехать за границу, как предлагал ему Бухарин. Кроме того, мне хотелось, чтобы Надежда Яковлевна повторила то, что уже говорила в наши предшествующие встречи: обращение Мандельштама в христианство, совершившееся в молодости, не было, как принято считать, «крещением по обстоятельствам», ради поступления в Петербургский университет. Действительно, он и без того, будучи еврейским мальчиком, получил возможность учиться в петербургском Тенишевском училище. Увы, интервью осталось незавершенным. Когда я вернулась в Москву в октябре 1977 года, Надежда Яковлевна была в таком физическом состоянии, что, когда она открыла мне дверь, я ее не узнала, и она чуть не захлопнула дверь перед моим носом. Я не предупредила ее о своем приезде, не смогла это сделать ни по каким каналам, и не знала, согласится ли она на запись разговора.
Действительно, мое первое впечатление было, что я со своим замыслом уже опоздала. Все-таки, несмотря на страх и физическую слабость, она согласилась дать интервью. Ее голос зачастую сходил на нет, она задыхалась, делала долгие паузы. От некоторых вопросов, которые я хотела задать, пришлось отказаться, так как я боялась, что для нее все это слишком утомительно. Я была уверена, что ей осталось жить совсем немного. Я ошиблась — она прожила еще три года. Ей хотелось смерти, но она не могла умереть. Ее манера мыслить была по-прежнему живой и острой, но представление о текущих событиях было затуманено. Ее непреклонная вера в загробную жизнь оставалась ее единственной нравственной опорой. Во время записи интервью моему мужу и мне казалось, что она проходит сквозь какое-то умственное чистилище, откуда ее могла вывести только смерть.
Неужели жертва ее жизни, жизни Осипа Мандельштама и многих миллионов людей сталинских времен осталась напрасной? Была ли ее умственная агония результатом физической слабости и бремени лет после отданной в жертву жизни? На этот вопрос нельзя ответить — пусть текст интервью говорит сам за себя. Надежда Мандельштам была женщиной сильной и выносливой, очень веселой, большого ума, остроумия и неожиданной нежности. Я вспоминаю ее с непреходящей любовью.
Элизабет Де Мони
— Надежда Яковлевна, скажите, пожалуйста, где вы родились?
— В Саратове, это город на Волге.
— Мало кто знает, что вы провели часть своего детства на Западе. В каких странах вы жили?
— Не знают, конечно, потому что я сама точно не помню. Я жила во Франции, Италии, Швейцарии, Германии, была в Швеции.
— В каком возрасте вы вернулись в Россию?
— Мы всегда возвращались в Россию. Два года мы жили в Швейцарии, мы долго там задержались.
— Бывали ли вы в Париже?
— Конечно, я была в Париже. Я помню праздник святой Катерины. Я даже надевала «чепец св. Катерины». Это праздник старых дев — в июле, кажется.
— Были ли вы в Лурде?
— Конечно. Мои родители не были набожными, но меня возили в Лурд.
— Когда вы жили на Западе, вы были очень молоды. Оказало ли время, проведенное там, большое влияние на вас?
— Я не знаю, но я рада, что была, потому что у меня нет такого чувства отчуждения.
— Вы верующая?
— Да. Хожу в церковь.
— И вы всю жизнь ходили в церковь?
— Няня возила меня в церковь, русская няня.
— Ваша мать была еврейкой, но Ваш отец был, кажется, баптист? Это верно?
— Он был крещен. Потому что его отец, мой дед, был кантонист. Это были дети, которых забирали и, когда был период обрусения при Николае Первом, их крестили почти насильно.
— А мать?
— Мама осталась еврейкой. Они женились где-то во Франции.
— Не скажете ли вы, как вы встретились с Мандельштамом?
— Был такой клуб в Киеве, в 19-м году. Мне было как раз 19 лет. Это был клуб, который назывался «Хлам»: Художники, Литераторы, Артисты и Музыканты. Мы там собирались каждый вечер, и он пришел. И меня познакомила с ним одна... Все условились не знакомить меня, а какая-то проститутка познакомила.
— Когда вы с ним познакомились, он был уже известным поэтом?
— Он был известен. И я знала, что он поэт.
— И вы уже думали тогда, что он гений?
— Был ли он гением, я не знаю. Он был дурак.
— Он был... очень глупый молодой человек?
— Вы облагораживаете. Он был — я резче говорю.
— Был ли он также веселым молодым человеком?
— Очень веселый, всю жизнь веселый, даже в несчастьях.
— Сохранил ли он эту веселость и в тяжелые, трудные годы?
— В тяжелые годы? В лагере — нет. В лагере он просто сошел с ума. Он боялся есть, думал, что его отравят.
— Был ли ваш муж добрым человеком?
— Со мной — нет, а с людьми — да, особенно с детьми. Ну, он меня никуда не пускал.
— Некоторые мне говорили, что он был очень трудным человеком.
— Он был трудным человеком для меня. И для сволочи. Кругом были сволочи одни.
— Но вы посвятили ему всю свою жизнь...
— К сожалению.
— Можете ли вы сравнить его с каким-нибудь другим поэтом его поколения?
— Конечно, Пастернак, а больше никого.
— И больше ни с кем?
— Ну, женщины: Ахматова, Цветаева, но я думаю, что это дешевка по сравнению с Пастернаком и Мандельштамом.
— Но Ахматова была, пожалуй, его самым близким другом?
— Была. Но по отношению ко мне она была не очень хороша. Она мне сказала через сорок лет, тридцать пять лет после смерти Оси: «Вот теперь видно, что вы были подходящей женой».
— Оказала ли она на него большое влияние?
— Нет, никакого.
— Ваш муж был человеком абсолютно неподкупным, человеком абсолютной порядочности...
— Я хочу спросить — что именно принес он людям: свою поэзию или свою абсолютную честность?
— Не знаю. У меня нет никаких сведений о том, что он известен на Западе. В России — да. В России во всех домах интеллигентных есть списки его стихов. Он до сих пор список, а не человек. И потом эти анекдотические рассказы о нем, что он «раздражался». Он просто отбривал.
— В вашей книге, в первом томе, вы пишете, что, когда Мандельштам умер, вам очень помогли его слова: «Почему ты думаешь, что ты должна быть счастливой?»
— Он мне всегда так говорил: «Почему ты думаешь, что ты должна быть счастливой?» Это его христианство.
— Его христианство?
— Он был христианин. Он верил в Христа.
— Когда он крестился: в детстве или уже взрослым?
— Взрослым. Ему было около 22-х лет. Всегда пишут: «для того, чтобы поступить в университет», но это чепуха, блата хватило бы. Он просто верил, и это, конечно, на меня тоже оказало влияние.
— Вы говорите, что ваш муж крестился, когда ему было 22 года. Он умер почти 40 лет назад. Вы по-прежнему чувствуете свою близость с ним?
— Очень долгое время я чувствовала, а потом перестала, сейчас перестала. Он подслушал, как я на исповеди сказала, что я ему изменяла.
— На то, чтобы спасти произведения вашего мужа, ушло почти 40 лет вашей жизни. Ощущаете ли вы удовлетворение от того, что труд вашей жизни завершен?
— И да, и нет. Я отдала жизнь на это. Это было очень трудно. И теперь я чувствую себя совершенно опустошенной.
— Что бы вы хотели еще сделать?
— Я хотела б написать о своем отце, у меня был чудный отец, но у меня уже нет сил. Может, я попробую. Не от того нет сил, что мы сейчас разговариваем, — от жизни. Я бы очень хотела смерти. Еще хотела бы умереть здесь, а не в лагере. Такая возможность тоже есть: если уйдет Брежнев.
— Когда еще был жив Мандельштам, в 20-е и в начале 30-х годов, у вас был один покровитель — Бухарин. Говорили, что будто власти сообщили семье Бухарина, что он никогда не будет реабилитирован.
— Я знаю. Они его не собираются реабилитировать. Он был слишком сильным человеком для этого — потому они его и убили. Это вам не Молотов, длинношеее существо — три «е»: длинношеее, и не человек, а существо. (О Бухарине:) Очень был веселый.
— В вашей книге вы пишете, что всеми благами, которые были у него в жизни, Мандельштам был обязан Бухарину.
— Он спасал нас просто, очень активно.
— Надеетесь ли вы, что Бухарина когда-нибудь реабилитируют?
— Для этого должно все перемениться. Не знаю, возможно ли это в мертвой стране.
— Есть в вашей книге очень важная строчка. Вы пишете, что смерть художника всегда бывает не случайностью, а последним творческим актом.
— Это не мои слова, это слова Мандельштама. Это в статье о Скрябине он говорит. Но он наивно говорит, что Россия знала Скрябина. Россия совершенно не знала Скрябина — знала кучка музыкальных людей в консерватории.
— Ваш муж написал свое стихотворение о Сталине после того, как увидел последствия коллективизации на Украине и почувствовал, что не может больше молчать?
— Это первое стихотворение? Да.
— Говорил ли он с вами, пока писал его, или сразу написал?
— Конечно, говорил. Он мне каждую строку показывал. У меня, наверное, хороший слух на стихи.
— Когда он писал его, думаете ли вы, что он понимал, что оно приведет к его смерти?
— Конечно! Он думал только, что его сразу расстреляют.
— Думаете ли вы, что он был прав?
— Я думаю, да. Но это относится не только к Сталину, это относится ко всем. Брежнев — первый не кровопийца, не кровожадный. Солженицына, например, за границу выслал. Хрущев еще упражнялся. Он здесь расстрелял людей за то, что они продавали губную помаду самодельную — я знаю это от Эренбурга. Он на Украине провел сталинскую политику — там кровь лилась страшная.
— Путешествия на Запад оказали на Мандельштама огромное влияние, и вы писали, что Средиземноморье было для него чем-то вроде Святой Земли. Думаете ли вы, что классическая культура Древнего мира — Греции и Рима — оказала наибольшее влияние на него как на поэта?
— Греция — да, но он никогда не был в Греции. В Риме он был, но про Рим он говорил, что это камни, а Грецию он очень живо чувствовал. Потом, Грецию можно чувствовать и по стихам, и по литературе. Я тоже не была в Греции.
— Но, как вы уже говорили, он был до глубины души христианином. Среди всех страданий сталинских времен, его и ваших страданий, не терял ли он когда-нибудь надежду?
— Нет, надежда всегда была. Меня зовут Надеждой. Но ясно было, что после смерти Сталина будут облегчения. Такого другого животного нельзя было найти. Ассириец. Я говорю, что он гений, потому что в сельскохозяйственной стране он уничтожил все крестьянство за два года.
— Вы говорите, что Мандельштам никогда не говорил о своем «творчестве». Он всегда говорил, что «строит» вещи. Полагаете ли вы, что свою поэзию он рассматривал как некий проводник Божьей благодати?
— Я думаю, что да, но я никогда не спрашивала.
— В те годы, что вы жили с ним, посвящая ему всю свою жизнь, вы, наверное, много раз спасали его от отчаяния и, возможно, от смерти?
— Я много думала о самоубийстве, потому что жить было совсем невозможно. Был голод, была бездомность, был ужас, которого нельзя себе представить, была страшная грязь. Абсолютная нищета.
— Была ли его дружба с Ахматовой источником силы для него?
— Скорее для нее.
— Какая была она?
— Ахматова? Красивая женщина, высокая. На старости она распсиховалась. У нее не было нормальной старости.
— Вы пишете, что Мандельштам подвергся одному очень сильному влиянию...
— Иннокентий Анненский. Это был любимый поэт, единственный из символистов. Он повлиял на всех: на Пастернака, на Ахматову, на Мандельштама, на Гумилева. Это дивный поэт, его мало знают за границей, его не переводят. Это чудный поэт. Я, к несчастью, отдала книжку его одному священнику, который приехал. Чтобы немножко вразумить его: он писал стихи, но очень плохие, наверно, — я ему дала, достать нельзя. Это [Анненский] религиозный философ, сейчас это окончательно выяснилось, потому что нашли новые письма — два, и там это совершенно ясно уже.
— Вы говорите, что сильное влияние на Мандельштама оказал Чаадаев. И что из-за этого влияния он не воспользовался в 1920 году возможностью уехать за границу.
— Да, потому что Чаадаев... он хвалит Чаадаева за то, что он вернулся в небытие из страны, где была жизнь.
— Думаете ли вы, что Мандельштам таким образом намеренно отказался от Европы? Что он как бы повернулся спиной к Европе?
— Он боялся, что заговорит за границей во весь голос и потом не сможет вернуться.
— Но он уже понял к тому времени, что оставаться в России опасно?
— Он понимал, конечно. Что было делать? Мой отец сказал: «Я столько лет пользовался правами и законами этой страны, что я не могу покидать ее в несчастье». Приблизительно такое отношение было и у Оси.
— Как вы полагаете, он принял это решение как поэт или как человек?
— Я думаю, что как поэт, потому что вне русского языка было бы...
— В вашей первой книге есть глава, которая называется «Возрождение», где вы говорите о возрождении духовных ценностей, утерянных в 20-30-е годы. Продолжаете ли вы верить в это возрождение?
— В то, что они воскресли? Нет. Здесь ничего воскреснуть не может. Здесь просто все мертво. Здесь только очереди. «Дают продукты». Очень легко управлять голодной страной, а она голодная. Брежнев и не виноват в том, что она голодная, — 60 лет разоряли хозяйство. Россия кормила всю Европу хлебом, а теперь покупает в Канаде. При крепостном праве крестьянам легче жилось, чем сейчас. Сейчас деревни стоят пустые. Старухи и пьяные старики. Только женщины, замуж не за кого выйти. Мужчины после армии женятся на любых городских, лишь бы не вернуться в деревню. Опустошенная страна. Работают студенты. Во сколько это обходится фунт хлеба, я не представляю себе! Профессура, хорошо оплачиваемая, сидит дома, а студенты работают. И они не умеют работать. Лет 15 тому назад мне говорили женщины, что в деревнях уже никто не умеет сделать грядки.
— Вы много говорите в своей книге об утерянных духовных ценностях деревни. Надеетесь ли вы, что эти ценности возродятся?
— Не знаю. Сейчас надежда уже теряется. Пока я ездила на метро, я только удивлялась, какие мертвые лица. Интеллигенции нет. Крестьянства нет. Все пьют. Единственное утешение — это водка.
— Но среди молодежи сегодня, возможно, больше интереса, чем раньше, к христианству и к Церкви?
— Очень многие крестятся. Крестятся и пожилые люди. Но большей частью интеллигентные.
— Вы говорите, что Мандельштам повторял вам, что история — это опытное поле для борьбы добра и зла.
— История? Да. Вот видно — на нашем примере.
— Но как христианка вы должны верить, что, в конце концов, добро вырастет даже из ужасных страданий вашей страны в этом веке.
— В этом столетии — не знаю, но, может быть, когда-нибудь. Во всяком случае, как Чаадаев говорил, «свет с Востока» — не придет. Чаадаев надеялся, что свет придет с Востока, но я не вижу этого. Сейчас никаких признаков нет.
— Вы никогда не думали о переходе в католичество?
— Я — нет! Ося хотел стать католиком. А я привыкла в Софию ходить. После заграницы, после двух лет в Швейцарии, я жила в Киеве. Мне 9 лет было. И нянька меня водила в Софийский собор. Я до сих пор не могу забыть его — и ездила с ним прощаться. Дивный собор! Ведь была когда-то Россия великой страной...
— Но положение в вашей стране стало немного лучше. Не думаете ли вы, что, если бы у молодежи было больше мужества, положение улучшилось бы?
— Я думаю, что, если молодежь придет, она будет сталинистами, потому что она по-прежнему поверит в террор и в Ленина. Она не знает, что это первыми на них отразится.
— После всего, что вы пережили, с вашим опытом, что бы вы сказали молодежи России?
— Бесполезно им говорить, они над старухой посмеются. Их вполне водка устраивает. Думаю, что сейчас уж ничего не спасет. Слишком долго это держится — 60 лет. Мне 77 — значит, 17 лет у меня были нормальные...
ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКЦИИ
Самое сильное впечатление от этого интервью — то, что к Надежде Яковлевне Мандельштам, быть может, еще больше подходят слова, отнесенные ею к Ахматовой: «У нее не было нормальной старости». Впрочем, Н. Я. признаёт и большее: «Мне 77 — значит, 17 лет у меня были нормальные...» Окружающие могли ждать для нее еще многих несчастий — и дождались: опечатанной квартиры, полуукраденных похорон. Но все-таки всем было ясно, что на восьмом десятке ее, вдову Мандельштама, знаменитую на весь мир своими книгами, не посадят. Ее постоянное возвращение к теме возможного ареста иногда воспринималось почти как игра — а было оно реальностью, страшным страхом перед смертью в лагере, быть может, сумасшедшей, невменяемой смертью, подобной смерти Мандельштама. На фоне этого смешно спорить с голосом из-за гроба, даже когда этот голос несправедливо зол или несправедливо наивен. Кто способен ощутить эту внутреннюю «опустошенность» женщины, полжизни отдавшей на то, чтобы воскресить Мандельштама — «не человека, а список»? Будь она жива, можно было бы с ней поспорить. Она сама была спорщицей, но любила спорщиков, любила противоречить и любила, чтобы ей противоречили. Ее высказывания — зачастую провокация. Но ответить на эту провокацию мы уже не можем.
Надежда Яковлевна МАНДЕЛЬШТАМ
(1899-1980)
Надежда Яковлевна Мандельштам
(Хазина) родилась 30 октября 1899 года в Саратове.
Отец - присяжный поверенный, мать - врач.
В детстве бывала в Германии, Франции и Швейцарии,
получила хорошее гимназическое образование.
В начале 40-х годов сдала экстерном за университет и
защитила диссертацию.
В 1919 году Надежда Яковлевна становится женой поэта
Осипа Мандельштама. [Осип привез жену из Харькова]. "Жизнь
моя, - писала она, - начинается со встречи с Мандельштамом."
В 1934 году, когда поэт был арестован, отправляется
вместе с ним в Чердынь и Воронеж.
После второго ареста Мандельштама, в ночь с 01 на 02
мая 1938 года, и последующей смерти поэта в пересыльном
лагере под Владивостоком Надежда Мандельштам посвящает свою
жизнь сохранению поэтического наследия мужа.
В 60-е годы она пишет книгу "Воспоминания" (первое
книжное издание: Нью-Йорк, изд-во Чехова, 1970), затем, в
начале 70-х, выходит следующий том мемуаров - "Вторая книга" (Париж: YMCA-PRESS, 1972), а шестью годами спустя - "Книга третья" (Париж: YMCA-PRESS, 1978).
Умерла 29 декабря 1980 года в Москве. Похоронена на Кунцевском кладбище.
(Из проекта Фатеха Вергасова
)
Фрагмент из книги Ирины Одоевцевой "На берегах Невы":
Шаги на лестнице. Мандельштам вытягивает шею и
прислушивается с блаженно-недоумевающим видом.
- Это Надя. Она ходила за покупками, - говорит он
изменившимся, потеплевшим голосом. - Ты ее сейчас увидишь. И поймешь меня.
Дверь открывается. Но в комнату входит не жена
Мандельштама, а молодой человек. В коричневом костюме.
Коротко остриженный. С папиросой в зубах. Он решительно и
быстро подходит к Георгию Иванову и протягивает ему руку.
- Здравствуйте, Жорж! Я вас сразу узнала. Ося вас правильно описал - блестящий санкт-петербуржец.
Георгий Иванов смотрит на нее растерянно, не зная можно ли поцеловать протянутую руку.
Он еще никогда не видел женщин в мужском костюме. В те дни это было совершенно немыслимо. Только через много лет
Марлена Дитрих ввела моду на мужские костюмы. Но оказывается
первой женщиной в штанах была не она, а жена Мандельштама.
Не Марлена Дитрих, а Надежда Мандельштам произвела революцию
в женском гардеробе. Но, не в пример Марлене Дитрих, славы
это ей не принесло. Ее смелое новаторство не было оценено ни
Москвой, ни даже собственным мужем.
- Опять ты, Надя, мой костюм надела. Ведь я не ряжусь
в твои платья? На что ты похожа? Стыд, позор, -
набрасывается он на нее. И поворачивается к Георгию Иванову,
ища у него поддержки. - Хоть бы ты, Жорж, убедил ее, что
неприлично. Меня она не слушает. И снашивает мои костюмы.
Она нетерпеливо дергает плечом.
- Перестань, Ося, не устраивай супружеских сцен. А то
Жорж подумает, что мы с тобой живем, как кошка с собакой. А
ведь мы воркуем, как голубки - как «глиняные голубки».
Она кладет на стол сетку со всевозможными свертками.
Нэп. И купить можно всё что угодно. Были бы деньги.
- Ну, вы тут наслаждайтесь дружеской встречей, а я
пока обед приготовлю.
Жена Мандельштама, несмотря на обманчивую внешность,
оказалась прекрасной и хлебосольной хозяйкой. За борщем и
жарким последовало кофе с сладкими пирожками и домашним
вареньем.
- Это Надя всё сама. Кто бы мог думать? - он умиленно
смотрит на жену. - Она всё умеет. И такая аккуратная.
Экономная. Я бы без нее пропал. Ах, как я ее люблю.
Надя смущенно улыбается, накладывая ему варенья.
- Брось, Ося, семейные восторги не интереснее
супружеских сцен. Если бы мы не любили друг друга - не
поженились бы. Ясно...
Творения:
Надежда Яковлевна Мандельштам (девичья фамилия - Хазина , 30 октября 1899, Саратов - 29 декабря 1980, Москва) - русская писательница, мемуарист, лингвист, преподаватель, жена Осипа Мандельштама.
Биография
Надежда Яковлевна Мандельштам (урождённая Хазина) родилась 30 октября 1899 года в Саратове в состоятельной еврейской семье. Её отец, Яков Аркадьевич Хазин (? - 8 февраля 1930), сын ямпольского купца Хаима-Арона Хазина, выпускник Санкт-Петербургского университета по юридическому и математическому факультетам, был присяжным поверенным. Поскольку кандидат юридических и математических наук Я. А. Хазин принял православие, а его невеста Ревекка Яковлевна Рахлина (в быту Вера Яковлевна, 1863 - 17 сентября 1943, Ташкент) была записана по иудейскому вероисповеданию, их гражданский брак был заключён во Франции. В 1897 году был крещён их пятилетний сын Александр (31 декабря 1892, Умань - 1920). Родители покинули Умань не ранее середины 1897 года и поселились в Саратове, где отец получил место присяжного поверенного округа Саратовской судебной палаты. Надежда была младшим ребёнком в многодетной семье. Кроме неё и их старшего сына Александра, в семье Хазиных росли сын Евгений (1893-1974) и старшая дочь Анна (1888-1938). Мать окончила Высшие женские медицинские курсы при Медико-хирургической академии в 1886 году со специализацией в гинекологии и работала врачом.
В 1902 году семья переехала в Киев, где 20 августа того же года отец был записан присяжным поверенным округа Киевской судебной палаты. Там, 14 августа 1909 года, Н. Я. Мандельштам поступила в частную женскую гимназию Аделаиды Жекулиной на Большой Подвальной, дом 36. Скорее всего, гимназия была выбрана родителями как наиболее близкое учебное заведение к месту проживания семьи (улица Рейтарская, дом 25). Особенностью гимназии Жекулиной было обучение девочек по программе мужских гимназий. Успешно сдав вступительные испытания, Надежда, тем не менее, училась средне. Она имела оценку «отлично» по истории, «хорошо» - по физике и географии и «удовлетворительно» по иностранным языкам (латинский, немецкий, французский, английский). Кроме того, в детстве Надежда несколько раз посещала вместе с родителями страны Западной Европы - Германию, Францию и Швейцарию. После окончания гимназии Надежда поступила на юридический факультет университета Святого Владимира в Киеве, однако учёбу бросила. В годы революции училась в мастерской известной художницы А. А. Экстер.
1 мая 1919 года в киевском кафе «Х. Л. А.М» Н. Я. знакомится с О. Э. Мандельштамом. Начало романа известного поэта с молодой художницей зафиксировал в своём дневнике литературовед А. И. Дейч:
«Товарищ чёрных дней»
16 мая 1934 года Осип Мандельштам был арестован за написание и чтение стихов и помещён во внутреннюю тюрьму здания ОГПУ на Лубянской площади. 26 мая 1934 года, на Особом совещании при Коллегии ОГПУ Осип Мандельштам был приговорён к высылке на три года в Чердынь. Надежда Яковлевна была вызвана на совместный с мужем допрос, на котором ей было предложено сопровождать мужа в ссылку. Вскоре после прибытия в Чердынь, первоначальное решение было пересмотрено. Ещё 3 июня она сообщила родственникам поэта, что Мандельштам в Чердыни «психически болен, бредит». 5 июня 1934 г. Н. И. Бухарин пишет письмо И. В. Сталину, где сообщает о тяжёлом положении поэта. В итоге 10 июня 1934 г. дело было пересмотрено и вместо ссылки Осипу Мандельштаму разрешили проживание в любом выбранном им городе СССР, кроме 12 крупных городов (в список запрещённых входили Москва, Ленинград, Киев и др.). Следователь, вызвавший супругов, чтобы сообщить им эту новость, потребовал, чтобы они выбрали город при нём, не раздумывая. Вспомнив, что в Воронеже живёт их знакомый, они решили уехать туда. В Воронеже они познакомились с поэтом С. Б. Рудаковым и преподавателем Воронежского авиатехникума Н. Е. Штемпель. С последней Н. Я. Мандельштам поддерживала дружеские отношения на протяжении всей жизни. Все эти и последующие за ними события подробно описаны в книге Надежды Яковлевны «Воспоминания».
