Таис поморщилась смешливо и лукаво, и фиванка снова насторожилась. «Пройдет немало времени,- подумала Таис,- пока это молодое существо вновь приобретет человеческое достоинство и спокойствие, присущее свободным эллинам. Свободным эллинам… не в том ли главное различие варваров, обреченных на рабство, что они находятся в полной власти свободных. И чем хуже обращаются с ними, тем хуже делаются рабы, а в ответ на это звереют их владельцы». Странные эти мысли пришли на ум юной гетере, прежде спокойно принимавшей мир каков он есть. А если бы её или её мать похитили пираты, о жестокости и коварстве которых она столько наслышалась? И она стояла бы сейчас, исхлестанная бичом, на помосте, и её ощупывал бы какой-нибудь жирный торговец…

Таис вскочила и посмотрелась в зеркало из твердой бронзы светло-желтого цвета, которые привозили финикийцы из страны, державшейся ими в секрете. Слегка сдвинув упрямые брови, она постаралась придать себе выражение гордой и грозной лемниянки, не вязавшееся с веселым блеском глаз. Беспечно отмахнувшись от путаных мыслей о том, чего не было, она хотела отослать Гесиону. Но одна мысль, оформившись в вопрос, не могла остаться без объяснения. И Таис принялась расспрашивать новую рабыню о страшных днях осады Фив и плена, стараясь скрыть недоумение, почему эта гордая и воспитанная девушка не убила себя, а предпочла жалкую участь рабыни.

Гесиона скоро поняла, что именно интересовало Таис.

- Да, я осталась жить, госпожа. Сначала от неожиданности, внезапного падения великого города, когда в наш дом, беззащитный и открытый, ворвались озверелые враги, топча, грабя и убивая. Когда безоружных людей, только что всеми уважаемых граждан, выросших в почете и славе, сгоняют в толпу, как стадо, нещадно колотя отставших или упрямых, оглушая тупыми концами копий, и заталкивают щитами в ограду, подобно овцам, странное оцепенение охватывает всех от такого внезапного поворота судьбы.

Ограда в самом деле оказалась скотным рынком города. На глазах Гесионы её мать, ещё молодая и красивая женщина, кое-как обмотавшая себя обрывками одежды, была увлечена двумя щитоносцами и, несмотря на отчаянное сопротивление, навсегда исчезла. Затем кто-то увел младшую сестру, а Гесиона, укрывшаяся под кормушкой, на свою беду, решила пробраться к стенам, чтобы поискать там отца и брата. Она не отошла и двух плетров от ограды, как её схватил какой-то спрыгнувший с коня воин. Он пожелал овладеть ею тут же, у входа в какой-то опустелый дом. Гнев и отчаяние придали Гесионе такие силы, что македонец сначала не смог с ней справиться. Но он, видимо, не раз буйствовал в захваченных городах и вскоре связал и даже взнуздал Гесиону так, что она не смогла кусаться, после чего македонец и один его соратник попеременно насиловали девушку до глубокой ночи. На рассвете, опозоренная, измученная Гесиона была отведена к перекупщикам, которые, как коршуны, следовали за македонской армией. Перекупщик продал её гиппотрофу Бравронского дома, и тот после безуспешных попыток привести её к покорности и боясь, что от истязаний девушка потеряет цену, отправил её на Пирейский рынок. Лихорадочная дрожь пробежала по телу Гесионы во время рассказа, она всхлипнула несколько раз, но огромным усилием воли сдержала себя.

- Я была посвящена богине Бирис и не смела знать мужчину раньше 22 лет.

- Не знаю этой богини,- сказала Таис,- она владычествует в Беотии?

- Везде. Здесь, в Афинах, есть её храм, но мне нет больше доступа туда. Это богиня мира минийцев, наших предков, берегового народа до нашествия дорийцев. Служение ей - против войны, а я уже была женой двух воинов и ни одного не убила. Я убила бы себя ещё раньше, если бы не должна была узнать, что сталось с отцом и братом. Если они живы и в рабстве, я стану портовой блудницей и буду грабить негодяев, пока не наберу денег, чтобы выкупить отца - мудрейшего и добрейшего человека во всей Элладе. Только для этого я и осталась жить…

- Сколько тебе лет, Гесиона?

- Восемнадцать, скоро девятнадцать, госпожа.

- Не зови меня госпожой,- сказала, вставая, Таис, охваченная внезапным порывом,- Ты не будешь моей рабыней, я отпускаю тебя на волю!

- Госпожа! - девушка крикнула, и горло её перехватили рыдания.- Ты, наверное, ведешь свой род от богов. Кто мог бы ещё в Элладе так поступить?! Но позволь мне остаться в твоем доме и служить тебе. Я много ела и спала, но я не всегда такая. Это после голодных дней и долгих стояний на помосте у торговца рабами…

Таис задумалась, не слушая девушку, чья страстная мольба оставила её холодной, как богиню. И снова Гесиона внутренне сжалась - и опять распустилась, словно бутон, поймав внимательный и веселый взгляд гетеры.

- Ты сказала, твой отец - знаменитый философ? Достаточно ли он знаменит, чтобы быть известным Элладе, не только в Стовратных Фивах?

- Бывших некогда Фивах,- горько сказала Гесиона,- но Астиоха-философа знает Эллада. Как поэта - может быть, и нет, ты не слыхала о нем, госпожа?

- Не слыхала. Но я не знаток, оставим это. Вот что придумала я… - И Таис рассказала Гесионе свой план, заставив фиванку задрожать от нетерпения.

После убийства Филиппа Македонского приглашенный им Аристотель покинул Пеллу и перебрался в Афины. Александр снабдил его деньгами, и философ из Стагиры обосновал в Ликии - в священной роще Аполлона Волчьего - свою школу, собрание редкостей и обиталище для учеников, исследовавших под его руководством законы природы. По имени рощи учреждение Аристотеля стало называться Ликеем.

Пользуясь знакомством с Птолемеем и Александром, Таис могла обратиться к Стагириту. Если отец Гесионы был жив, то где бы он ни оказался, молва о столь известном пленнике должна была достигнуть философов и ученых Ликея.

От жилья Таис до Ликея пятнадцать олимпийских стадий - полчаса пешего хода, но Таис решила ехать на колеснице, чтобы произвести нужное впечатление. Она велела Гесионе надеть на левую руку обруч рабыни и нести за ней ящичек с редким камнем - зеленым с желтыми огнями - хризолитом, привезенным с далекого острова на Эритрейском море. Подарили его Таис купцы из Египта. От Птолемея она знала о жадности Стагирита к редкостям из дальних стран и думала этим ключом отомкнуть его сердце.

Эгесихора почему-то не появилась к обеду. Таис хотела поесть с Гесионой, но девушка упросила не делать этого, иначе её роль служанки, которую она хотела честно исполнять в доме Таис, стала бы фальшивой и лишила бы её доброго отношения слуг и рабынь гетеры.

Священные сосны безмолвно и недвижно уносились вершинами в горячее небо, когда Таис и Гесиона медленно шли к галерее, окруженной высокими старыми колоннами, где занимался с учениками старый мудрец. Стагирит был не в духе и встретил гетеру на широких ступенях из покосившихся плит. Постройка новых зданий ещё только начиналась.

- Что привело сюда гордость продажных афинских женщин? - отрывисто спросил Аристотель.

Таис сделала знак, Гесиона подала раскрытую шкатулку, и хризолит - символ Короны Крита - засверкал на чёрной ткани, устилавшей дно. Брюзгливый рот философа сложился в беглой усмешке. Он взял камень двумя пальцами и, поворачивая его в разные стороны, стал разглядывать на просвет.

- Так ты - подруга Птолемея? Не талантливым он был учеником, слишком занят его ум войной и женщинами. И тебе надо, конечно, что-то узнать от меня? - он бросил на Таис острый, пронизывающий взгляд. Гетера спокойно встретила его, смиренно склонила голову и спросила, известно ли ему что-нибудь об участи фиванского философа. Аристотель думал недолго.

- Слышал, что он не то умер от ран, не то попал в рабство. Но почему он тебя интересует, гетера?

- А почему не интересует тебя, великий философ? Разве участь собрата, славного в Элладе, тебе безразлична? - вспыхнула Таис.

- Девчонка, твоя речь становится дерзкой!

- Помилосердствуй, великий Стагирит! Меня по невежеству удивило твоё безразличие к судьбе большого философа и поэта. Разве не драгоценна жизнь такого человека? Может быть, ты мог бы его спасти…

- Зачем? Кто смеет пересекать путь судьбы, веление богов? Побежденный беотиец упал до уровня варвара, раба. Можешь считать, что философа Астиоха больше не существует, и забыть о нем. Мне всё равно, брошен ли он в серебряные рудники или мелет зерно у карийских хлебопеков. Каждый человек из свободных выбирает свою участь. Беотиец сделал свой выбор, и даже боги не будут вмешиваться.

Знаменитый учитель повернулся к обеим девушкам и, продолжая рассматривать камень на свет, показал, что разговор окончен.

- Далеко же тебе до Анаксагора и Антифонта, Стагирит! - вне себя крикнула Гесиона. - Ты просто завистлив к славе Астиоха, певца мира и красоты! Мир и красота - вот что чуждо тебе, философ, и ты знаешь это!

Аристотель гневно обернулся. Один из стоявших рядом и прислушивавшихся к разговору учеников с размаху ударил Гесиону по щеке. Та вскрикнула и хотела броситься на кряжистого бородатого оскорбителя, но Таис ухватила её за руку.

- Дрянь, рабыня, как смеешь ты… - вскричал ученик,- пошли отсюда, порнодионки!

- Философы заговорили без притворства,- озорно сказала Таис,- бежим скорее из обители мудрости!

С этими словами Таис ловко выхватила хризолит у растерявшегося Аристотеля, подобрала химатион и пустилась бежать по широкой тропе между сосен к дороге. Гесиона, не теряя мгновения, последовала за ней, а вслед девушкам кинулось несколько мужчин - не то усердных учеников, не то слуг. Таис и Гесиона успели вскочить на колесницу, поджидавшую их, но мальчик-возница не успел тронуть лошадей, как их схватили под уздцы, а трое здоровенных пожилых мужчин кинулись к открытому сзади входу на колесницу, чтобы стащить с неё обеих женщин. Один схватил Таис за подол и рванул к себе, но гибкая и сильная гетера устояла, вцепившись в борт повозки. Дело принимало серьёзный оборот. Никого из спутников не было на дороге, и злобные философы могли легко справиться с беззащитными девушками. Мальчик-возница, которого Таис взяла вместо пожилого конюха, лишь озирался вокруг, не зная, что делать с загородившими путь людьми.

- Не уйдете, блудницы! Попались, развратницы! - заорал человек с широкой неподстриженной бородой, протягивая вторую руку к упиравшейся Таис. В этот миг Гесиона, вырвав бич у возницы, изо всей силы ткнула его в раззявленный кричащий рот. Нападавший подавился, закашлялся, отступил и грохнулся наземь. Освобожденная Таис раскрыла сумку, подвешенную к стенке колесницы, и, выхватив коробку с пудрой, засыпала ей глаза второго мужчины. Короткая отсрочка ни к чему не привела. Колесница не могла сдвинуться с места, а выход из неё был закрыт, но Афродита была милостива к Таис. С востока, на поднимавшейся туда каменистой дороге, послышался гром колес и копыт. Из-за поворота вылетела четверка бешеных коней в ристалищной колеснице. Управляла ими женщина! Золотистые волосы плащом развевались по ветру - Эгесихора.

- Таис, малакион (дружочек), держись!

Зная, что спартанка сделает что-то необычайное, Таис схватилась за борт колесницы, крикнув Гесионе держаться изо всех сил. Эгесихора резко повернула, не сбавляя хода, объехала колесницу Таис слева и вдруг бросила лошадей направо, зацепившись выступающей осью за её ось. Толчок опрокинул бородатых, державших лошадей, и те с воплями покатились в пыли, стараясь избежать копыт и колес. Лошади Таис понесли, а Эгесихора, сдержав четверку с неженской силой, расцепила неповрежденные колесницы.

- Гони, не медли! - крикнула Таис, давая мальчишке крепкий подзатыльник. Возница опомнился, и гнедая пара помчалась во весь опор, преследуемая по пятам четверкой Эгесихоры.

Позади из клубов пыли неслись вопли, проклятия, угрозы. Гесиона не выдержала и принялась истерически хохотать, пока Таис не прикрикнула на девушку, чувства которой были ещё не в порядке после перенесенных испытаний.

Не успели они опомниться, как пролетели перекресток Ахарнской дороги. Сдерживая разбежавшихся коней, они повернули назад и направо, спустились к Илиссу и поехали вдоль речки к Садам. Только въехав под сень огромных кипарисов, Эгесихора остановилась и спрыгнула с колесницы. Таис, подбежав к ней, крепко поцеловала подругу.

- Хорошо вышла аматрохия? В ристалище очень опасно такое сцепление колес.

- Ты действительно наследница Киниски, Эгесихора. Но как случилось тебе оказаться на дороге? Слава богам!

- Я заезжала за тобой кататься, а ты поехала в Ликей. Не стоило труда понять, что ищешь отца Гесионы, и это встревожило меня. Мы не умеем говорить с мудрецами, а они недолюбливают гетер, если те и красивы и умны. По их мнению, сочетание этих свойств в женщине противоестественно и опасно… - спартанка звонко рассмеялась.

- И как ты сообразила явиться вовремя?

- Я проехала от Ликейской рощи к горам, осталась там ждать с лошадьми и послала конюха стоять на повороте и следить, когда ты поедешь. Он прибежал с известием, что вас бьют философы, но, видимо, промедлил. Я едва успела, бросив его на дороге.

- Что будем делать? Надо скрыться, чтобы избежать наказания - ты покалечила моих врагов.

- Я проеду к Семи Бронзам, где живет Диорей, отдам ему колесницу, а потом поедем купаться на излюбленное тобой место. Пусть твой эфеб едет за мной до поворота, а там ждите!

И отважная спартанка понеслась на своей бешеной четверке. Она вскоре вернулась пешком, и все три девушки, включая Гесиону, резвились, плавали и ныряли до вечера в уединенной бухточке, той самой, куда два года назад выплыл Птолемей.

Утомившись, Таис и Эгесихора растянулись рядом на песке, гудевшем под ударами волн, как бронзовый лист в полу храма. С визгом и скрежетом катилась галька с уходившего под воду откоса, и благодатный ветер нежно касался усталых от зноя тел. Гесиона сидела у самых заплесков. Обхватив колени и положив на них подбородок, она напевала что-то неслышное в шуме волн.

- Разгневанный Стагирит подаст на тебя жалобу гинекономам,- сказала Таис,- он не простит нам.

- Меня он не знает,- поддразнила спартанка,- а ты назвалась ему. Скорее всего он пришлет десяток своих учеников разгромить твой дом и изнасиловать тебя!

- Придется просить друзей ночевать у меня в саду. Может быть, нанять двух-трех вооруженных сторожей - это будет проще, только подобрать людей похрабрее,- задумчиво сказала Таис,- они мне надоели, мои афинские друзья.

- Я не боюсь Стагирита, даже если дознаются, кто наехал на философов,- твердо молвила Эгесихора.- Ведь я уже решила плыть со спартанцами в Египет. Об этом я и хотела сказать тебе на прогулке.

- Так что же ты молчала? - Таис поднялась и уселась на коленях, сообразила нелепость своего упрека, рассмеялась и снова озабоченно нахмурилась.- И ты бросаешь меня одну, без тебя, в Афинах?

- Нет, зачем же,- невозмутимо парировала Эгесихора,- ты едешь со мной.

- Я не обещала этого ни тебе, ни себе самой!

- Так решили боги. Я была у прорицателя, того, чье имя не произносят, как и богини, которой он служит.

Таис вздрогнула и побледнела, зябко согнув гибкие пальцы на ногах.

- Зачем, зачем ты сделала это?

- Мне трудно расстаться с тобой, а я должна была дать ответ Эоситею Эврипонтиду.

- Он из древнего рода лаконских царей? И что ты сказала ему?

- Да!

- А что сказал тот, кто видит вдаль?

- Что тебе будет дорога кольцом на много лет. И мне, но мой путь - короток, хотя буду вместе с тобой до его конца…

Таис молча смотрела перед собой в каменистую осыпь склона на трепещущие под ветром былинки. Эгесихора следила за ней, и странная печаль углубила уголки полного, чувственного рта спартанки.

- Когда они плывут? - вдруг спросила Таис.

- В двадцатый день боэдромиона из Гития.

- А туда?

- За неделю до того надо плыть из Пирея. Его собственный корабль возьмет нас со всем имуществом.

- Осталось не много времени,- молвила Таис, поднимаясь и отряхивая песок с живота, бедер и локтей. Встала и Эгесихора, разделяя ладонью вьющиеся пряди тяжёлых волос. Гесиона подбежала к Таис с куском ткани, служившим для стирания соли, обтерла и лакедемонянку. Почти не разговаривая, подруги доехали до дома Таис. Эгесихора, скрыв лицо под покрывалом, в сопровождении сильного конюха пошла домой уже в сумерках.

На следующий день вся агора возбужденно обсуждала приключение у Ликейской рощи. Афиняне - большие любители судачить и сплетничать, изощрялись в описании ужасной катастрофы. Число покалеченных неуклонно возрастало, к полудню достигнув пятнадцати. Имя Таис повторялось то с восхищением, то с негодованием в зависимости от возраста и пола говоривших. Но все почтенные женщины сходились на том, что надобно проучить «та метротеп Кресса» (критянку по матери), в своей наглости не постеснявшуюся нарушить покой обители великого мудреца. Гинекономы уже послали своего представителя к Таис, чтобы вызвать её в суд для дачи показаний. И хотя сама Таис не обвинялась в серьёзном преступлении и, кроме денежной пени, ей ничего не грозило даже при несправедливом обороте дела, её подруга могла понести суровое наказание. Свидетели видели женщину, несущуюся на колеснице, а весь город знал, что тетриппой - четверкой лошадей - могла управлять только гетера Эгесихора. Её покровители задержали дело, но вскоре выяснилось, что один из сыновей влиятельного и знатного Аристодема изувечен копытами и колесами. Ещё три ученика Стагирита требовали удовлетворения за поломанные рёбра, руку и ногу. И в «тяжёлые дни» Метагитниона - три последние дня каждого месяца, посвященные умершим и подземным богам,- Эгесихора ночью внезапно явилась к подруге в сопровождении своих рабов и целого отряда молодых людей, нагруженных узлами с наиболее ценным имуществом.

- Все кончено,- объявила спартанка,- я продала остальное!

- А лошади?! - испуганно воскликнула Таис.

Хмурое лицо подруги вдруг просияло.

- Они уже на корабле, в Мунихионе. И я сама буду там ещё до рассвета. Что же, прорицатель оказался неправ, и воля богов разлучает нас.

- Нет! - пылко сказала Таис.- Я решила тоже…

- Когда решила?

- Сейчас.

Лакедемонянка сжала подругу в сильных объятиях и вытерла слезы радости о её волосы.

- Но мне нужно время, чтобы собраться. Я не буду продавать дом, а оставлю его верному Акесию. И садовник

с женой тоже останутся. Других - Клонарию, Гесиону и конюха - я возьму с собой. Нужно дня три…

- Пусть будет так: мы плывем в Эгину, а через три дня вернемся за тобой.

- Нет, лучше не возвращайся, а жди меня в Гераклее. Я найду моряков, которые охотно и не привлекая ничьего внимания перевезут меня. Поспешим, мы всё решили.

- Таис, милая! - Эгесихора ещё раз обняла ее.- Ты сняла камень с моей печени!

И спартанка, напевая, стала спускаться на Пирейскую дорогу во главе своего импровизированного отряда.

«Я сняла, а ты положила»,- подумала Таис, глядя вслед бодрой лакедемонянке. Она перевела взгляд вверх на свои любимые высокие созвездия над чёрными остриями кипарисов, столько раз выслушивавших её немые мольбы к Афродите Урании. Гетера почувствовала небывалую тоску, будто она прощалась навсегда с великим городом, наполненным могущественной красотой, сотворенной множеством эллинских художников в десятках поколений.

Она послала Клонарию, взбудораженную таинственным ночным посещением, за Талмидом - могучим атлетом, жившим по соседству. Вооруженный кинжалом и медной дубинкой, он не раз сопровождал гетеру, любившую иногда побродить ночью. Таис хорошо платила, и Талмид неслышно крался позади, не мешая девушке чувствовать себя наедине с ночью, звёздами, статуями богов и героев.

В эту ночь Таис медленно пошла к Пеласгикону - стене из громадных камней, воздвигнутой далекими предками у основания Акрополиса. Может быть, то был могущественный народ, чья кровь текла в жилах полукритянки? Эти камни всегда привлекали Таис. И сейчас она коснулась рукой глыбы и вдруг прижалась всем телом к камню, ощущая сквозь тонкий хитон его неиссякаемую теплоту и твердость.

Темнота безлунной яркозвёздной ночи была подобна просвечивающей чёрной ткани. Только в прозрачном и светоносном воздухе Эллады можно было испытать такое ощущение. Ночь одевала всё вокруг, как тончайшее покрывало на статуе нагой Анахиты, в Коринфе, скрывая и одновременно открывая неведомые глубины тайных чувств.

Таис тихо взошла по истертым ступеням к храму Победы. Из-за плеча Пникса блеснул далекий огонек - лампада над Баратроном - страшной расселиной, напоминавшей афинянам про гнев Земледержца - Посейдона. Туда низвергали жертвы грозным подземным богам и эриниям. Юной гетере ещё не думалось об Аиде, и она не совершила ничего, чтобы опасаться богинь мести. Правда, боги завистливы… Яркая красота, веселье, успех и поклонение - все, чем была избалована Таис с пятнадцати лет, могут навлечь их гнев, и тогда последуют несчастья. Мудрые люди даже нарочно хотят, чтобы удачи перемежались с неудачами, счастье - с несчастьями, считая, что этим они предохраняют себя от более сокрушительных ударов судьбы. Таис это казалось нелепым. Разве можно купить себе счастье, склоняясь перед богами и моля о ниспослании несчастья? Коварные женщины-богини сумеют нанести удар настолько болезненный, что после него любое счастье покажется горьким. Нет, лучше подобно Нике подниматься на вершину утеса и если уж падать с него, то навсегда…

Таис оторвалась от созерцаиия огонька над Баратроном и подумала, что завтра надо испечь магис - жертвенный пирог Гекате - богине перекрестков, далеко разящей и не пропускающей запоздалых путников. И ещё жертву Афине Калевтии - богине дорог. А там не забыть Афродиту Эвплою - благоприятного плавания, об этом позаботится Эгесихора.

Легкие быстрые шаги Таис четко отдавались под колоннадой её любимого храма Нике Антерос, на ступенях которого она посидела, глядя на крохотные огоньки, кое-где разбросанные ветром как светлячки, мерцавшие на улицах милого города; на маяк в Пирее и два низких фонаря Мунихии. Там, наверное, корабль с Эгесихорой уже вышел в Саровский залив, держит путь на юг, в недалекую Эгину.

Когда Таис спустилась к Агоре, прошла мимо старого запустелого храма Ночи - Никтоона, сразу два «ночных ворона» (ушастые совы) пролетели с правой стороны - двойное счастливое предзнаменование. Хотя и вокруг Афин и в самом городе водилось множество этих священных птиц Афины, такое совпадение случилось с Таис впервые. Облегченно вздохнув, она ускорила шаги к угрюмым и массивным стенам древнего святилища Матери Богов. С упадком древней минийской религии святилище стало государственным архивом Афин, но те, кто продолжали верить во всемогущество Реи и женского начала в мире, приходили сюда ночью, чтобы, приложив лоб к угловому камню, получить предупреждение о грозящей опасности. Таис долго прижималась то лбом, то висками к отполированному веками камню, но не услышала ни легкого гула, ни чуть ощутимого дрожания стены. Рея-Кибела не знала ничего, и следовательно, в ближайшее время гетере ничего не угрожало. Таис почти побежала на запад, к Керамику и своему дому так быстро, что Талмид недовольно заворчал позади. Гетера подождала атлета, обняла его за шею и наградила поцелуем.

Слегка ошеломленный, богатырь вскинул её на руки и, несмотря на смешливый протест, понес домой, как лучшую для каждого эллина драгоценность.

В день отплытия, назначенный Таис, погода изменилась. Серые облака громоздились в горах, принизили высокое небо над городом, припудрили пеплом золотистый мрамор статуй, стен и колонн.

Эвриклидион - сильный северо-восточный ветер, оправдал своё название «вздымающего широкие волны» и быстро гнал маленький корабль к острову Эгине.

Таис, стоя на корме, повернулась спиной к уходящему назад берегу Аттики и отдалась успокаивающей качке на крупной зыби. Из памяти не выходила вчерашняя встреча с незнакомым ей человеком, воином, со следами ран на обнаженной руке и полускрытым бородой шрамом на лице. Незнакомец остановил её на улице Треножников, у статуи Сатира Перибоэтона («всемирно известного»), изваянного Праксителем.

В упор на неё смотрели проницательные глаукопидные глаза, и гетера почувствовала, что этому человеку нельзя сказать неправду.

- Ты - Таис,- сказал он тяжёлым низким голосом,- и ты покидаешь наши Афины следом за Хризокомой - спартанкой.

Таис, дивясь, утвердительно склонила голову.

- Плохо идут дела в афинском государстве, если его покидает красота. Красота женщин, искусства, ремесел. Прежде сюда стекалось прекрасное, теперь оно бежит от нас.

- Мне кажется, о незнакомец, что мои сограждане- куда больше заняты старанием перехитрить соперников в войне и торговле, чем любуются тем, что создали их предки и их земля.

- Ты права, юная. Запомни - я друг Лисиппа, скульптора, и сам скульптор. Скоро мы отправимся в Азию, к Александру. Тебе не миновать той же цели - раньше или позже мы встретимся там.

- Не знаю. Навряд ли. Судьба влечет меня в другую сторону.

- Нет, так будет. Тогда явится Лисипп - он давно хочет повидаться с тобой, и я - тоже. Но у него свои желания, у меня - другие…

- Поздно,- сказала гетера, искренне сожалея. Внимание одного из величайших художников Эллады льстило ей. Красивые легенды ходили о любви Праксителя к Фрине, Фидия - к Аспазии.

- Я и не говорю - сейчас! Ты слишком юна. Для наших целей нужна зрелость тела, а не слава. Но время придет, и тогда - не отказывай. Гелиайне!

И Таис спокойно вернулась к созерцанию статуэтки. Ничего детского не осталось в лице и фигуре бдительной девочки опасной профессии. Особенно трогал Таис ее скорбный рот и бесстрашный взгляд. Эта девочка знала, что ей предстоит. Очень недолгой была ее жизнь, отданная смертельной игре – танцу с длиннорогими пятнистыми быками, олицетворявшими сокрушительного Колебателя Земли Посейдона. Девушки-таврополы представляли главных действующих лиц в этом священном ритуале, древний, позднее утраченный смысл которого заключался в победе женского начала над мужским, богини-матери над временным своим супругом. Мощь грозного животного растрачивалась в танце – борьбе с невероятно быстрыми прыгунами – девушками и юношами – специально подготовленными для балета смерти знатоками сложного ритуала. Критяне верили, что этим отводится гнев бога, медленно и неумолимо зреющий в недрах земли и моря.
Обитатели древнего Крита будто предчувствовали, что их высокая культура погибнет от ужасающих землетрясений и приливов. Откуда они взялись, эти ее отдаленные предки? Откуда пришли, куда исчезли? Из того, что знала она сама из мифов, что рассказывал Неарх своим двум зачарованным слушательницам, прекрасные, утонченные люди, художники, мореходы, дальние путешественники жили на Крите еще тогда, когда вокруг бродили полудикие предки эллинов. Будто покрытая пряно пахнущими цветами, магнолия внезапно выросла среди распластанных ветром сосен и ядовитых зарослей олеандра. Необъяснима тонкая, поэтическая красота критской культуры среди грубых, воинственных кочевников берегов Внутреннего моря и может быть сравнена только с Египтом…
Встряхивая коротко стриженными жесткими волосами, вошла Клонария – рабыня.
– Там пришел этот, – голос девушки дрогнул от глубоко укоренившейся ненависти к торговцу человеческим товаром.
Таис вернулась к жизни.
– Возьми шкатулку с деньгами, отсчитай на три мины сов и дай ему.
Рабыня засмеялась. Таис улыбнулась и жестом приказала ей подойти ближе.
– Посчитаем вместе. Три мины – сто восемьдесят драхм. Каждая сова – четыре драхмы, всего сорок пять сов. Поняла?
– Да, кирия. Это за фиванку? Недорого! – девушка позволила себе презрительную усмешку.
– Ты мне стоила дороже, – согласилась Таис, – но не суди по цене о качестве. Могут быть разные случаи, и если тебя купили дорого, то могут продать и подешевле…
Не успела Таис закончить фразы, как Клонария прижалась лицом к ее коленям.
– Кирия, не продавай меня, если уедешь. Возьми с собой!
– Что ты говоришь? Куда я уеду? – удивилась Таис, отбрасывая со лба рабыни ее спустившиеся волосы.
– Может быть, ты уедешь куда-то. Так думали мы, твои слуги. Ты не знаешь, как будет ужасно оказаться у кого-нибудь другого после тебя, доброй, прекрасной.
– Разве мало на свете хороших людей?
– Мало таких, как ты, госпожа. Не продавай меня!
– Хорошо, обещаю тебе. Возьму с собой, хотя я никуда не собираюсь ехать. Как фиванка?
– После того как ее накормили, мылась так, что извела всю воду на кухне. Теперь спит, будто не спала месяц.
– Беги, торговец ждет. И не тревожь меня больше, я усну.
Клонария быстро отсчитала серебро и весело, вприпрыжку побежала из спальни.
Таис перевернулась на спину и закрыла глаза, но сон не приходил после ночного путешествия и взволнованных разговоров с подругой.
Они причалили к кольцам Пирейской гавани, когда в порту уже было полным-полно народу. Оставив лодку на попечение двух друзей, Таис с Эгесихорой, пользуясь относительной прохладой Левконота «белого» южного ветра, расчистившего небо, пошли вдоль большой стой, где торговля была уже в полном разгаре. У перекрестка дорог, Фалеронской и Средостенной Пирейской, находился малый рынок рабов. Вытоптанная пыльная площадка, с одной стороны застроенная длинными низкими сараями, которые сдавали внаем работорговцам. Грубые плиты, доски помостов, истертые ногами бесчисленных посетителей – вместо обширного возвышения из светлого мрамора под сенью крытой колоннады и огороженных портиков, какие украшали большой рабский рынок в пятнадцати стадиях выше, в самих Афинах.
Обе гетеры равнодушно направились в обход по боковой тропинке. Внимание Таис привлекла группа тощих людей, выставленных на окраине рынка, на отдельном деревянном помосте. Среди них были две женщины, кое-как прикрытые лохмотьями. Вне сомнения, это были эллины, скорее всего – фиванцы. Большинство жителей разрушенных Фив было отправлено в дальние гавани и давно продано. Эту группу из четырех мужчин и двух женщин, наверное, пригнал на портовый рынок какой-нибудь богатый землевладелец, чтобы избавиться от них. Таис возмутила эта продажа свободных людей некогда знаменитого города.
Перед помостом остановился высокий человек с напудренным лицом, окаймленным густейшей бородой в крупных завитках, видимо, сириец. Небрежным движением пальца он велел торговцу вытолкнуть вперед младшую из женщин, остриженные волосы которой густым пучком лежали на затылке перехваченные вокруг головы узкой синей лентой. По пышности и густоте пучка на затылке Таис определила, каких великолепных кос лишилась фиванка, красивая девушка лет восемнадцати, обычного для эллинок небольшого роста.
– Цена? – важно бросил сириец.
– Пять мин, и это даром, клянусь Афиной Алеей!
– Ты обезумел! Она музыкантша или танцовщица?
– Нет, но девственна и очень красива.
– Сомнительно. Военная добыча… Взгляни на очертания бедер, груди. Плачу мину, ладно, две – последняя цена! Такую рабыню не будут продавать в Пирее, а поставят в Афинах. Ну-ка обнажи ее!
Торговец не шелохнулся, и покупатель сам сдернул последний покров рабыни. Она не отпускала ветхую ткань, и повернулась боком. Сириец ахнул. Прохожие и зеваки громко захохотали. На круглом заду девушки красовались вздувшиеся полосы от бича, свежие и красные, вперемежку с уже поджившими рубцами.
– Ах ты, плут! – крикнул сириец, видимо хорошо говоривший на аттическом наречии. Схватив девушку за руку, он нащупал на ней следы ремней, стягивавших тонкие запястья. Тогда он приподнял дешевые бусы, нацепленные на шею девушки, чтобы скрыть следы от привязи.
Опомнившийся торговец встал между сирийцем и рабыней.
– Пять мин за строптивую девчонку, которую надо держать на привязи! – негодовал сириец. – Меня не проведешь. Годится только в наложницы да еще возить воду. После разгрома Стовратых Фив девушки здесь подешевели, даже красивые, – ими полны дома во всех портах Внутреннего моря.
– Пусть будет три мины – совсем даром! – сказал присмиревший торговец.
– Нет, пусть платит тот, кто захотел избавиться от неудачной покупки этого сброда, – сириец показал на фиванцев, подумал и сказал: – Дам тебе половину, все-таки девяносто драхм. Беру для своих матросов на обратный путь. Я сказал последнюю цену! – И сириец решительно шагнул к другой кучке рабов, сидевших на каменном помосте в нескольких шагах от фиванцев.
Торговец заколебался, а девушка побледнела, вернее – посерела сквозь пыль и загар, покрывавший ее измученное гордое лицо.
Таис подошла к помосту, откинула со своих иссиня-черных волос легкий газ покрывала, которым спасались от пыли богатые афинянки. Рядом стала золотоволосая Эгесихора, и даже угрюмые глаза продаваемых рабов приковались к двум прекрасным женщинам.
Темные упрямые глаза юной фиванки расширились, огонь тревожной ненависти погас в них, и Таис вдруг увидела лицо человека, обученного читать, воспринимать искусство и осмысливать жизнь. Теоноя – божественное разумение оставило свой след на этом лице. И фиванка то же самое увидела в лице Таис, и ресницы ее задрожали. Будто невидимая нить протянулась от одной женщины к другой, и почти безумная надежда загорелась в пристальном взгляде фиванки.
Торговец оглянулся, ища колесницу красавиц, ехидная усмешка наползла было на его губы, но тут же сменилась почтением. Он заметил двух спутников Таис, догонявших приятельниц. Хорошо одетые, бритые по последней моде, они важно прошли через расступившуюся толпу.
– Даю две мины, – сказала Таис.
– Нет, я раньше пришел! – вскричал сириец, вернувшийся поглядеть на афинянок и, как свойственно всем людям, уже пожалевший, что покупка достанется другому.
– Ты давал только полторы мины, – возразил торговец.
– Даю две. Тебе зачем эта девчонка – все равно с ней не справишься!
– Перестанем спорить – я плачу три, как ты хотел. Пришли за деньгами или придешь сам в дом Таис, между холмом Нимф и Керамиком.
– Таис! – почтительно воскликнул стоявший поодаль человек и еще несколько голосов подхватили:
– Таис, Таис!
Афинянка протянула руку фиванской рабыне, чтобы свести ее с помоста в знак своего владения ею. Девушка вцепилась в нее, как утопающая за брошенную ей веревку, и, боясь отпустить руку, спрыгнула наземь.
– Как зовут тебя? – спросила Таис.
– Гесиона, – фиванка сказала так, что не было сомнения в правде ее ответа.
– Благородное имя, – сказала Таис, – «Маленькая Исида».
– Я дочь Астиоха – философа древнего рода, – с гордостью ответила рабыня…

Таис незаметно уснула и очнулась, когда ставни с южной стороны дома были распахнуты Ноту – южному ветру с моря, в это время года сдувавшему тяжелую жару с афинских улиц. Свежая и бодрая, Таис пообедала в одиночестве. Знойные дни ослабили пыл поклонников Афродиты, ни одного симпосиона не предстояло в ближайшие дни. Во всяком случае, два-три вечера были совсем свободны. Таис не ходила читать предложения на стене Керамика уже много дней.
Стукнув два раза по столешнице, она велела позвать к себе Гесиону. Девушка, пахнувшая здоровой чистотой, вошла, стесняясь своего грязного химатиона, и опустилась на колени у ног гетеры с неловким смешением робости и грации. Привыкнув к грубости и ударам, она явно не знала, как вести себя с простой, ласковой Таис.
Заставив ее сбросить плащ, Таис оглядела безупречное тело своей покупки и выбрала скромный полотняный хитон из своего платья. Темно-синий химатион для ночных похождений завершил наряд Гесионы.
– Мастодетона – грудной повязки – тебе не надо, я не ношу ее тоже. Я дала тебе это старье…
– Чтобы, не выделить меня из других, – тихо досказали фиванка, – но это вовсе не старье, госпожа. – Рабыня поспешно оделась, умело расположив складки хитона и расправив завязки на плечах. Она сразу же превратилась в полную достоинства девушку из образованных верхов общества. Глядя на нее, Таис поняла неизбежную ненависть, которую вызывала Гесиона у своих хозяек, лишенных всего того, чем обладала рабыня. И прежде всего знаний, какими не владели теперешние аттические домохозяйки, вынужденные вести замкнутую жизнь, всегда завидуя образованным гетерам.
Таис невольно усмехнулась. Завидовали от незнания всех сторон ее жизни, не понимая, как беззащитна и легкоранима нежная юная женщина, попадая во власть того, кто иногда оборачивался скотом. Гесиона по-своему поняла усмешку Таис. Вся вспыхнув, она торопливо провела руками по одежде, ища непорядок и не смея подойти к зеркалу.
– Все хорошо, – сказала, ей Таис, – я думала о своем. Но я забыла, – с этими словами она взяла красивый серебряный пояс и надела его на рабыню.
Гесиона снова залилась краской, на этот раз от удовольствия.
– Как мне благодарить тебя, госпожа? Чем смогу я отдать тебе за твою доброту?
Таис поморщилась смешливо и лукаво, и фиванка снова насторожилась. «Пройдет немало времени, – подумала Таис, – пока это молодое существо вновь приобретет человеческое достоинство и спокойствие, присущее свободным эллинам. Свободным эллинам… Не в том ли главное различие варваров, обреченных на рабство, что они находятся в полной власти свободных. И чем хуже обращаются с ними, тем хуже делаются рабы, а в ответ на это звереют их владельцы». Странные эти мысли впервые пришли ей на ум, прежде спокойно принимавшей мир, каков он есть. А если бы ее или ее мать похитили пираты, о жестокости и коварстве которых она столько наслышалась? И она стояла бы сейчас, исхлестанная бичом, на помосте, и ее ощупывал бы какой-нибудь жирный торговец?..

Таис вскочила и посмотрела в зеркало из твердой бронзы светложелтого цвета, такие привозили финикийцы из страны, державшейся ими в секрете. Слегка сдвинув упрямые брови, она постаралась придать себе выражение гордой и грозной лемниянки, не вязавшееся с веселым блеском глаз. Беспечно отмахнувшись от путаных мыслей о том, чего не было, она хотела отослать Гесиону. Но одна мысль, оформившись в вопрос, не могла остаться без объяснения.
И Таис принялась расспрашивать новую рабыню о страшных днях осады Фив и плена, стараясь скрыть недоумение: почему эта гордая и воспитанная девушка не убила себя, а предпочла жалкую участь рабыни?
Гесиона скоро поняла, что именно интересовало Таис.
– Да, я осталась жить, госпожа. Сначала от неожиданности, внезапного падения великого города, когда в наш дом, беззащитный и открытый, ворвались озверелые враги, топча, грабя и убивая. Когда безоружных людей, только что всеми уважаемых граждан, выросших в почете и славе, сгоняют в толпу, как стадо, нещадно колотя отставших или упрямых, оглушая тупыми концами копий, и заталкивают щитами в ограду, подобно овцам, странное оцепенение охватывает всех от такого внезапного поворота судьбы…
Лихорадочная дрожь пробежала по телу Гесионы, она всхлипнула, но усилием воли сдержала себя и продолжала рассказывать, что место, куда их загнали, в самом деле оказалось скотным рынком города. На глазах Гесионы ее мать, еще молодая и красивая женщина, была увлечена двумя щитоносцами, несмотря на отчаянное сопротивление, и навсегда исчезла. Затем кто-то увел младшую сестренку, а Гесиона, укрывшаяся под кормушкой, на свою беду, решила пробраться к стенам, чтобы поискать там отца и брата. Она не отошла и двух плетров от ограды, как ее схватил какой-то спрыгнувший с коня воин. Он пожелал овладеть ею тут же, у входа в какой-то опустелый дом. Гнев и отчаяние придали Гесионе такие силы, что македонец сначала не смог с ней справиться. Но он, видимо, не раз буйствовал в захваченных городах и вскоре связал и даже взнуздал Гесиону так, что она не смогла кусаться, после чего македонец и один его соратник попеременно насиловали девушку до глубокой ночи. На рассвете опозоренная, измученная Гесиона была отведена к перекупщикам, которые, как коршуны, следовали за македонской армией. Перекупщик продал ее гиппотрофу бравронского дема, а тот после безуспешных попыток привести ее к покорности и боясь, что от истязаний девушка потеряет цену, отправил ее на Пирейский рынок.
– Я была посвящена богине Бирис и не смела знать мужчину раньше двадцати двух лет.
– Не знаю этой богини, – сказала Таис, – она владычествует в Беотии?
– Везде. Здесь, в Афинах, есть ее храм, но мне нет больше доступа туда. Это богиня мира у минийцев, наших предков, берегового народа до нашествия дорийцев. Служение ей – против войны, а я уже была женой двух воинов и ни одного не убила. Я убила бы себя еще раньше, если бы не должна была узнать, что сталось с отцом и братом. Если они живы и в рабстве, я стану портовой блудницей и буду грабить негодяев, пока не наберу денег, чтобы выкупить отца – мудрейшего и добрейшего человека во всей Элладе. Только для этого я и осталась жить…
– Сколько тебе лет, Гесиона?
– Восемнадцать, скоро девятнадцать, госпожа.
– Не зови меня госпожой, – сказала, вставая, Таис, охваченная внезапным порывом, – ты не будешь моей рабыней, я отпускаю тебя на волю.
– Госпожа! – девушка крикнула, и горло ее перехватили рыдания. – Ты, наверное, ведешь свой род от богов. Кто мог бы еще в Элладе так поступить?! Но позволь мне остаться в твоем доме и служить тебе. Я много ела и спала, но я не всегда такая. Это после голодных дней и долгих стояний на помосте у торговца рабами…
Таис задумалась, не слушая девушку, чья страстная мольба оставила ее холодной, как богиню. И снова Гесиона внутренне сжалась и опять распустилась, словно бутон, поймав внимательный и веселый взгляд гетеры.
– Ты сказала, твой отец – знаменитый философ? Достаточно ли он знаменит, чтобы быть известным Элладе, и не только в Стовратых Фивах?
– Бывших некогда Фивах, – горько сказала Гесиона, – но Астиоха-философа знает Эллада. Как поэта, может быть, и нет. Ты не слыхала о нем, госпожа?
– Не слыхала. Но я не знаток, оставим это. Вот что придумала я… – И Таис рассказала Гесионе свой план, заставив фиванку задрожать от нетерпения.
После убийства Филиппа Македонского приглашенный им Аристотель покинул Пеллу и перебрался в Афины. Александр снабдил его деньгами, и философ из Стагиры основал в Ликии – в священной роще Аполлона Волчьего – свою школу, собрание редкостей и обиталище для учеников, исследовавших под его руководством законы природы. По имени рощи учреждение Аристотеля стало называться Ликеем.
Пользуясь знакомством с Птолемеем и Александром, Таис могла обратиться к Стагириту. Если отец Гесионы был жив, то, где бы он ни оказался, молва о столь известном пленнике должна была достигнуть философов и ученых Ликея.
От жилья Таис до Ликея пятнадцать олимпийских стадий, полчаса пешего хода, но Таис решила ехать на колеснице, чтобы произвести нужное впечатление. Она велела Гесионе надеть на левую руку обруч рабыни и нести за ней ящичек с редким камнем – зеленым, с желтыми огнями – хризолитом, привезенным с далекого острова на Эритрейском море. Подарили его Таис купцы из Египта. От Птолемея она знала о жадности Стагирита к редкостям из дальних стран и думала этим ключом отомкнуть его сердце.
Эгесихора почему-то не появилась к обеду. Таис хотела поесть с Гесионой, но девушка упросила не делать этого, иначе ее роль служанки, которую она хотела честно исполнять в доме Таис, стала бы фальшивой и лишила бы ее доброго отношения слуг и рабынь гетеры.
Священные сосны безмолвно и недвижно уносились вершинами в горячее небо, когда Таис и Гесиона медленно шли к галерее, окруженной высокими старыми колоннами, где занимался с учениками старый мудрец. Стагирит был не в духе и встретил гетеру на широких ступенях из покосившихся плит. Постройка новых зданий еще только начиналась.
– Что привело сюда гордость продажных афинских женщин? – отрывисто спросил Аристотель.
Таис сделала знак, Гесиона подала раскрытую шкатулку, и хризолит – символ Короны Крита – засверкал на черной ткани, устилавшей дно. Брюзгливый рот философа сложился в беглой усмешке. Он взял камень двумя пальцами и, поворачивая его в разные стороны, стал разглядывать на просвет.
– Так ты подруга Птолемея? Неталантливым он был учеником, слишком занят его ум войной и женщинами. И тебе надо, конечно, что-то узнать от меня? – Он бросил на Таис острый, пронизывающий взгляд.
Гетера спокойно встретила его, смиренно склонила голову и спросила, известно ли ему что-нибудь об участи фиванского философа. Аристотель думал недолго.
– Слышал, что он не то умер от ран, не то попал в рабство. Но почему он тебя интересует, гетера?
– А почему не интересует тебя, великий философ? Разве участь собрата, славного в Элладе, тебе безразлична? – вспыхнула Таис.
– Девчонка, твоя речь становится дерзкой!
– Помилосердствуй, великий Стагирит! Меня по невежеству удивило твое безразличие к судьбе большого философа и поэта. Разве не драгоценна жизнь такого человека? Может быть, ты мог бы его спасти…
– Зачем? Кто смеет пересекать путь судьбы, веление богов? Побежденный беотиец упал до уровня варвара, раба. Можешь считать что философа Астиоха больше не существует, и забыть о нем. Мне все равно, брошен ли он в серебряные рудники или мелет зерно у карийских хлебопеков. Каждый человек из свободных выбирает свою участь. Беотиец сделал свой выбор, и даже боги не будут вмешиваться.
Знаменитый учитель повернулся и, продолжая рассматривать камень на свет, показал, что разговор окончен.
– Далеко же тебе до Анаксагора и Антифонта, Стагирит! – вне себя крикнула Гесиона. – Ты просто завистлив к славе Астиоха, певца мира и красоты! Мир и красота – вот что чуждо тебе, философ, и ты знаешь это!
Аристотель гневно обернулся. Один из стоявших рядом и прислушивавшихся к разговору учеников с размаху ударил Гесиону по щеке. Та вскрикнула и хотела броситься на кряжистого бородатого оскорбителя, но Таис ухватила ее за руку.
– Дрянь, рабыня, как смеешь ты!.. – вскричал ученик. – Пошли отсюда, порнодионки!
– Философы заговорили без притворства, – озорно сказала Таис, – бежим скорее из обители мудрости!
С этими словами Таис ловко выхватила хризолит у растерявшегося Аристотеля, подобрала химатион и пустилась бежать по широкой тропе между сосен к дороге, Гесиона – за ней. Вслед девушкам кинулось несколько мужчин – не то усердных учеников, не то слуг. Таис и Гесиона вскочили на колесницу, поджидавшую их, но мальчик-возница не успел тронуть лошадей, как их схватили под уздцы, а трое здоровенных пожилых мужчин кинулись к открытому сзади входу на колесницу, чтобы стащить с нее обеих женщин.
– Не уйдете, блудницы! Попались развратницы! – заорал человек с широкой неподстриженной бородой, протягивая руку к Таис.
В этот миг Гесиона, вырвав бич у возницы, изо всей силы ткнула им в раззявленный кричащий рот. Нападавший грохнулся наземь.
Освобожденная Таис раскрыла сумку, подвешенную к стенке колесницы, и, выхватив коробку с пудрой, засыпала ей глаза второго мужчины. Короткая отсрочка ни к чему не привела. Колесница не могла сдвинуться с места, а выход из нее был закрыт.
Дело принимало серьезный оборот. Никого из путников не было на дороге, и злобные философы могли легко справиться с беззащитными девушками. Мальчик-возница, которого Таис взяла вместо пожилого конюха, беспомощно озирался вокруг, не зная, что делать с загородившими путь людьми.
Но Афродита была милостива к Таис. С дороги послышался гром колес и копыт. Из-за поворота вылетела четверка бешеных коней в ристалищной колеснице. Управляла ими женщина. Золотистые волосы плащом развевались по ветру – Эгесихора!
– Таис, малакион (дружочек), держись!
Зная, что спартанка сделает что-то необычайное, Таис схватилась за борт колесницы, крикнув Гесионе держаться изо всех сил. Эгесихора резко повернула, не сбавляя хода, объехала колесницу Таис и вдруг бросила лошадей направо, зацепившись выступающей осью за ее ось. Бородатые, державшие лошадей, с воплями пустились прочь, стараясь избежать копыт и колес, кто-то покатился в пыли под ноги лошадей, закричал от боли. Лошади Таис понесли, а Эгесихора, сдержав четверку с неженской силой, расцепила неповрежденные колесницы.
– Гони, не медли! – крикнула Таис, давая мальчишке крепкий подзатыльник.
Возница опомнился, и гнедая пара помчалась во весь опор, преследуемая по пятам четверкой Эгесихоры.
Позади из клубов пыли неслись вопли, проклятия, угрозы. Гесиона не выдержала и принялась истерически хохотать, пока Таис не прикрикнула на девушку, чувства которой были еще не в порядке после перенесенных испытаний.
Не успели они опомниться, как пролетели перекресток Ахарнской дороги. Сдерживая коней, они повернули назад и направо, спустились к Илиссу и поехали вдоль речки к Садам.
Только въехав под сень огромных кипарисов, Эгесихора остановилась и спрыгнула с колесницы. Таис, подбежав к ней, крепко поцеловала подругу.
– Хорошо вышла аматрохия? В ристалище очень опасно такое сцепление колес.
– Ты действительно наследница Киниски, Эгесихора. Но как ты оказалась на дороге? Слава богам!
– Я заезжала за тобой, чтобы покататься, а ты поехала в Ликей. Не стоило труда понять, что ищешь отца Гесионы, и это встревожило меня. Мы не умеем говорить с мудрецами, а они недолюбливают гетер, если те и красивы, и умны. По их мнению, сочетание этих свойств в женщине противоестественно и опасно, – спартанка звонко рассмеялась.
– И как ты сообразила явиться вовремя?
– Я проехала от Ликейской рощи выше к горам, остановилась там с лошадьми и послала конюха стоять на повороте и следить, когда ты поедешь. Он прибежал с известием, что вас бьют философы. Я едва успела, бросила его на дороге…
– Что будем делать? Надо скрыться, чтобы избежать наказания, – ты же покалечила моих врагов!
– Я проеду к Семи Бронзам, где живет Диорей, отдам ему колесницу, а потом поедем купаться на наше излюбленное место. Пусть твой эфеб едет за мной до поворота, а там ждите!
И отважная спартанка понеслась на своей бешеной четверке.
Они резвились, плавали и ныряли до вечера в уединенной бухточке, той самой, куда два года назад выплыл Птолемей.
Утомившись, Таис и Эгесихора растянулись рядом на песке, гудевшем под ударами волн, как бронзовый лист в полу храма. С визгом и скрежетом катилась галька с уходившего под воду каменного откоса. Благодатный ветер нежно касался усталых от зноя тел. Гесиона сидела у самой воды. Обхватив колени и положив на них подбородок, она напевала что-то неслышное в шуме волн.
– Разгневанный Стагирит подаст на тебя жалобу гинекономам, – сказала Таис, – он не простит нам.
– Меня он не знает, – поддразнила спартанка, – а ты назвалась ему. Скорее всего он пришлет десяток своих учеников разгромить твой дом.
– Придется просить друзей ночевать у меня в саду. Может быть, нанять двух-трех вооруженных сторожей – это будет проще, только подобрать людей похрабрее, – задумчиво сказала Таис. – Они мне надоели, мои афинские друзья.

– Почему? – воскликнула Таис.

– Потому что тебя украдут или убьют. Тогда мне останется лишь попросить товарищей заколоть меня от позора, что я не сумел оберечь тебя, и чтобы избежать казни, которую придумает Птолемей… да что он, сам божественный наш Александр!

Искренность старого воина пристыдила гетеру. Она поклялась стиксовой водой, что будет послушна. Она не собирается удаляться от храма даже на лошади: «В таком случае достаточно одного воина, – решил начальник, – он сумеет прикрыть отступление, пока Таис поскачет за подмогой». Тут же юный гестиот Ликофон, красивый, как Ганимед, пересел со своего коня на Салмаах, покорившуюся наезднику, и помчался к дому македонцев за оружием. Четверо товарищей дождались его возвращения и с пожеланием здоровья прекрасной подопечной поскакали на соединение с семью другими македонцами, проезжавшими коней к югу от храма. Таис знала провожатого по совместному пути в Гиераполь и не раз замечала его восторженные взгляды. Улыбнувшись ему, ока направила иноходца на восток, где сосны мельчали, редея, и начинались холмы песка с шапками тамарисков. В нескольких стадиях впереди волны песчаных бугров окружали крупную рощицу незнакомых, сходных с тополями деревьев. Таис вдруг захотела заглянуть в уединенную заросль, казалось скрывавшую нечто запретное. Лошади добросовестно трудились, увязая в песке, пока не приблизились к особенно большому холму. Едва всадники достигли его вершины, как у обоих вырвался возглас изумления. Синим серпом прилегая к подножию холма, блестело маленькое озеро чистейшей воды. Там, где озеро углублялось и тень высоких деревьев стелилась по водной глади, густой бирюзовый цвет очаровывал взгляд. Ветер с востока не залетал сюда, и тростники, зеленым полукругом обнимавшие синюю воду, чуть покачивали тонкими вершинками. Пришельцы не заметили признаков человека, Таис загорелась желанием искупаться в этом прекрасном месте. Растительность указывала на пресную воду. У северо-восточной оконечности озера, «рога серпа», кипели выходившие там ключи.

– Поезжай вниз, только недалеко, – сказала Таис Ликофону, – покормить лошадей, а я искупаюсь и приду к тебе.

Молодой тессалиец отрицательно покачал головой.

– Там растет иппофонт – трава-конеубийца. Надо будет предупредить товарищей, чтобы не гоняли туда лошадей.

За буграми на пологой равнине колыхалась бледно-зеленая тонкостеблистая трава, прорезаясь полосами между кустиками полыни и высокими пучками чия. Заросль тянулась до опушки удаленного соснового леса по краю покрытых дубняком предгорий.

– Тогда держи коней, не давай спускаться к озеру. Мы не знаем, какая там вода…

– А для тебя, госпожа Таис…

Афинянка успокоительно подняла руку.

– Я попробую, прежде чем нырять. Ты лучше привяжи лошадей к дереву.

И Таис скользнула по крутому песчаному склону, едва остановившись у края воды, сбросила сандалии, попробовала ногой, потом плеснула себе в лицо. Чистая холодноватая, ключевая вода. Давно Таис не видела такой воды после мутных рек Нила и Евфрата. Как истая эллинка, она очень ценила хорошую воду. С радостным визгом гетера кинулась в стеклянистую бирюзовую глубь, переплыла узкое озерко, выскочила на отмель белого песка, снова стала плескаться, наконец устремилась к северному «рогу». Здесь восходящее течение подземных ключей подбросило ее, затем, будто переваливая в мягких огромных лапах, потащило вниз. Таис не испугалась, а всплыла, откинувшись на спину и широко взмахивая руками. Ключи оказались не холодными. Таис поиграла на бурлящих водяных куполах, потом, утомившись, вернулась на глубину и снова легла на спину. Так она плавала, ныряла и плескалась, смывая все кошмары Антэроса, пока нетерпеливое ржание иноходца не напомнило ей о времени. Освеженная и счастливая, Таис взобралась на холм, где под деревом приютились кони и ее провожатый. По румянцу щек и легкому смущению Таис поняла, что молодой воин любовался ею.

– Ты наслаждалась водою, как лучшим вином, госпожа, – сказал Ликофон, – и мне захотелось тоже…

– Иди, и убедишься, насколько это лучше вина. Я побуду у лошадей, – гетера потрепала по шее Боанергоса, в то же время поглаживая морду ревниво косившейся Салмаах.

Тессалиец расстался с оружием и военным поясом только на самом берегу. Таис одобрительно осмотрела его отлично сложенную мускулистую фигуру, гармонировавшую с красотой лица.

– Ты не женат? – спросила она Ликофона, когда воин, накупавшись, взобрался на вершину холма.

– Нет еще! У нас не женятся раньше двадцати пяти лет. До войны я не мог, а теперь не знаю, когда попаду домой. Может быть, совсем не попаду…

– Все в руках богов, но, мне думается, они должны быть милостивы к тебе. От тебя пойдут хорошие дети!

Воин покраснел, как мальчик.

– Но я не хочу накликать беду, – спохватилась афинянка, – бывают завистливы боги… Поедем?

Салмаах и Боанергос понеслись во весь опор, как только выбрались из песков. Чтобы хорошенько размять лошадей, Таис повернула по дороге на север и, проехав около парасанга, поднялась на перевал в поперечную долину притока Евфрата. Корявые раскидистые дубы окружили замшелый портик с четырьмя колоннами, приютивший статую Иштар Кутитум из гладко полированного серого камня. Зелено-золотистые хризолитовые глаза блестели в тени. Слегка скуластое скифское лицо, обрамленное спускающимися на плечи подстриженными волосами, хранило презрительное выражение.

В глубине портика за статуей узкий проход вел в маленькую келью, хорошо освещенную широкими проемами под крышей. В нише восточной стены над почерневшим деревянным алтарем была вделана плитка обожженной глины с очень выпуклыми скульптурными изображениями. Обнаженная богиня стояла, тесно сомкнув оканчивавшиеся когтистыми совиными лапами ноги и подняв на уровень лица руки с обращенными вперед ладонями. В левой руке отчетливо изваян был узел веревки. За спиной изображения совиные крылья спускались до половины бедер, следы оперения виднелись над щиколотками.

Исторический контекст

Книга основана на известном по античным источникам историческом эпизоде: сожжении в 330 году до н. э. Персеполиса , одной из столиц персидской империи Ахеменидов , по мнению некоторых историков, спровоцированного именно Таис. Этот эпизод нашёл воплощение в картине Дж. Рейнольдса (1781 год), где изображена актриса в роли Таис с факелом в руках. Спустя некоторое время Таис вышла замуж за Птолемея , а после смерти Александра вернулась в Египет и стала царицей в Мемфисе .

Действие романа начинается в 337 г. до н. э., вскоре после сражения при Херонее , в котором македонский царь и отец Александра Филипп II , ранее завоеванием и подкупом присоединивший к своей империи ряд соседних государств, разгромил греческие армии Афин и Фив . Это дало ему возможность основать т. н. «Коринфский союз », предоставив ему командование над армиями всех греческих полисов для планируемой войны против империи Ахеменидов.

Исторический период непосредственно после победы над Персией стал расцветом греческой культуры . В этот период процветали всевозможные мистерии и философские школы - не только в Греции, но и по всему средиземноморскому и ближневосточному регионам, что способствовало распространению в них религиозного синкретизма . Единственная историческая неточность, которую намеренно допустил автор, относится к древнегреческой скульптуре - персонажи романа не могли обсуждать статую Венеры Милосской , так как она была создана лишь два века спустя .

В период событий, описываемых в романе, на севере Индийского субконтинента правила могущественная династия Нанда , а на Апеннинском полуострове Римская республика подчинила себе остальных членов Латинского союза - см. Вторая Латинская война . Вскользь упоминаются также древний Китай , разделённый на тот момент на несколько Сражающихся царств из-за слабости династии Чжоу , и Иудейское царство , правители которого после освобождения Киром из Вавилонского плена признали власть Ахеменидов и построили Второй Храм .

» Приглашаем в путешествие на Крит. Тренинг: «Любовная магия Таис Афинской»

Приглашаем в путешествие на Крит. Тренинг: «Любовная магия Таис Афинской»

- Отпусти себя на свободу, царь, — сказала Таис.

- С тобой? – быстро спросил Александр.

- И только со мной. После поймешь почему…

И после ночи любви великий полководец сказал своей великолепной любовнице:

«Ты, как я на поле битвы. Та же священная сила Богов наполняет тебя».

И. Ефремов «Таис Афинская»

Ведущая семинара — Элена Гамаюн,

мастер мантра- и мудра-йоги.

Женщина с необычной и таинственной судьбой, прошедшая посвящения в целительное мантропение на Тибете.

Обладающая даром целительного слова и звука,

«Сила мантр — в чем она?».

В ЧЕМ СЕКРЕТ ВЛИЯНИЯ ТАИС АФИНСКОЙ НА МУЖЧИН?

«…Птолемей не мог оторвать взгляда от незнакомки, как богиня возникшей из пены и шума моря. Медное лицо, серые глаза и иссиня-черные волосы – совсем необыкновенный для афинянки облик поразил Птолемея. Позднее он понял, что медноцветный загар девушки позволил ей не бояться солнца, так пугавшего афинских модниц. Афинянки загорали слишком густо, становясь похожими на лилово-бронзовых эфиопок, и потому избегали быть на воздухе неприкрытыми.

А эта — меднотелая, будто Цирцея или одна из легендарных дочерей Миноса с солнечной кровью, и стоит перед ним с достоинством жрицы. Нет, не богиня, конечно, и не жрица эта невысокая, совсем юная девушка. В Аттике, как и во всей Элладе, жрицы выбираются из самых рослых светловолосых красавиц. Но откуда ее спокойная уверенность и отточенность движений, словно она в храме, а не на пустом берегу, нагая перед ним, будто тоже оставила всю свою одежду на дальнем мысу Фоонта?..»

Так же, как гейши в Японии, в VII - IV веках до нашей эры в Греции гетеры были не просто женщинами для услаждения тела. Они получали прекрасное образование, занимались спортом, ездили верхом, могли играть на различных музыкальных инструментах и танцевать, развлекая своего покровителя, а могли наравне с мужчинами вести философские беседы и спорить о политике.

Мудрая гетера никогда не унижала своего мужчину, показывая своё превосходство, а напротив умело обыгрывала собственные слабости и несовершенства, превращая их в милые пикантности, приводящие мужчину в восторг, пробуждающие в нём завоевателя и стремление опекать возлюбленную. Она не утомляла без толку разговорами, не позволяла себе грубости по отношению к своему любимому, не спорила, не перечила. Вот у кого следовало бы поучиться иным современным женщинам. Физическое наслаждение и интеллектуальная гармония – вот что ожидало мужчину, пришедшего во владения гетеры.

Не удивительно, что социальный статус гетер на протяжении веков был очень высок, они становились верными подругами величайших умов Греции, музами для поэтов, певцов, скульпторов и художников, и не имели ничего общего с проститутками («порнайи»). Более того, гетера могла отказать любому мужчине в физической близости, если он ей не нравился. В Афинах даже была такая доска - Керамик, на которой мужчины писали гетерам предложения о свидании. Если гетера была согласна, то она под предложением подписывала час свидания. Если нет – никто не имел права принудить её.

Таис Афинская, зная секрет древних магов, затмила своей красотой солнце! Она сумела стать настоящей земной Богиней! Но как, спросите Вы?

Много веков прошло с тех пор, но древние храмы и святые источники Крита все еще хранят дыхание, энергию пленительной гетеры – мифа во плоти. Каждый кусочек этой мудрой земли напитан особой волнующей атмосферой, в которой открываются

тайны женского обольщения и совершенства.

«ЛЮБОВНАЯ МАГИЯ ТАИС АФИНСКОЙ. ТАЙНА ОСТРОВА КРИТ»

В этом путешествии Вы сможете проникнуться тайной силой ритуалов афинских гетер, а современные практики мастера женской психологии пробудят в Вашей душе бесконечный источник молодости, здоровья, опьяняющего магнетизма и женской мудрости. Эта мудрость о том, как воспитать в себе женщину особой, совершенной культуры.

Здесь Вы познаете:

• Искусство взаимоотношений . Как быть рядом с сильным мужчиной? Секреты и правила ведения игры. Как сохранить отношения, удивлять и очаровывать?
• Роковые ошибки женщин при общении. Как сделать отношения интересными? Как создать вокруг себя интригу и ажиотаж, чтобы он боялся Вас потерять, и ему хотелось одаривать Вас подарками и вниманием?
• Послание знаменитых афинских гетер. Как быть всегда сексуальной, исключительной, энергичной? Лучшие мужчины у Ваших ног. Ваш секрет сексуальности.
• Ритуал «Золотого раскрепощения». Финансовая фея – научись вдохновлять себя и стань источником цветения и удачи для него!

«Я каждое утро провожу ритуал «Золотого раскрепощения» и с удивлением отмечаю, как разочарований становится всё меньше, а комплиментов и восхищенных взглядов поклонников – больше. Я не верила, что так бывает, но я даже похудела (с 50-го до 46-го размера!), ушли боли и пропало утомление в теле. Я очень полюбила себя!!! А он перестал прятать меня, стал очень внимателен и нежен со мной.

– Как я тебе благодарен, любимая, — всё чаще стала слышать я, получая очередной дорогой подарок. А я благодарна Вам!».

Альбина, г. Санкт-Петербург

ВПЕРВЫЕ!

Зов вашего сердца, в чем он? Зов вашего сердца как главный источник женского цветения и удачи. Пробуждение творческого Духа. Практика раскрытия индивидуальности: ваших талантов и способностей.

А также в программе семинара:

• Уроки мудрости для Таис в Храме Жриц ночи
• Ритуал массажа «Стань для него единственной», дарованный Богом Эросом
• Самодостаточность – ключ к любви и успеху в жизни
• Ритуал по устранению программ и установок, мешающих женскому счастью. Упражнение для обретения женской силы

Позвольте себе оторваться от обыденной реальности! Магические секреты самой обольстительной гетеры Крита превратят Вас в роскошную Богиню!

У Вас будет возможность не только открыть для себя тайну магии Таис Афинской, но и посетить Места Силы, где будут проходить особые ритуалы, помогающие наполниться энергией.

С теми, кто решил подарить себе продвинутый уровень программы, мы посетим интереснейшие экскурсии :

Круиз на остров мистической красоты Санторини. Его местоположение и находки, сделанные там, заставили поверить многих известных археологов в то, что если легендарная Атлантида действительно существовала, то более подходящего места для этого придумать было нельзя…

Знаменитый лабиринт Минотавра – Кносский дворец царя Миноса – один из главных памятников древней минойской цивилизации, считающийся мировым наследием.