Личностный рост        09.08.2020   

Виды и формы коммуникативной деятельности. Основные правила коммуникативной деятельности организации. Игра как творческое коммуникационное действие

Микрокоммуникация

В таблице 2.1 представлены 7 форм микрокоммуни­кации, где индивидуальная личность выступает в каче­стве активного реципиента (подражание) или активно­го коммуниканта (диалог, управление); в качестве же коммуникационных партнеров могут быть либо другой индивид, либо социальная группа, либо массовая сово­купность (общество в целом). Содержание микрокомму­никации достаточно очевидно; на межличностном уров­не - это либо усвоение форм поведения, умений, внеш­них атрибутов выбранного образца для подражания - копирование образца, либо обмен идеями, доводами, предложениями между собеседниками - дружеская или деловая беседа, либо указания для исполнения их под­чиненному - команда. На групповом уровне возможны референция (то же подражание, но не отдельному чело­веку, а социальной группе, с которой индивид желает себя идентифицировать, например подражание купцов дворянскому сословию или «новых русских» аристокра­там духа; отметим, что встречается отрицательная рефе­ренция, когда человек сознательно избегает признаков от­вергаемой им группы) или руководство коллективом - менеджмент, организация, лидерство в группе; наконец на массовом уровне коммуникационные действия служат для социализации - освоения человеком общепринятых в данном обществе норм, верований, идеалов, чтобы «быть как все», и авторитаризма, т. е. деспотического управле­ния массами подвластных людей (абсолютизм, тирания, самодержавие - политические формы авторитаризма). Заметим, что диалогические отношения индивида с груп­пой или массой исключаются, потому что диалог возможен только между равноуровневыми партнерами. Имитация дружеской беседы генерала с солдатами не в счет, ибо это «квазидиалог».

Возникает практически важный вопрос: можно ли на­учиться микрокоммуникации ?Этот вопрос чрезвычайно значим для педагогов, деловых, людей (бизнесменов), ме­неджеров, политиков, которые по сути дела являются про­фессионалами микрокоммуникациоиного общения. Интере­сует этот вопрос и людей, желающих иметь успех в обще­стве, достигать эффектного самовыражения и одобрения публики. Существует множество остроумных и занудных советов, рекомендаций, правил, например: молчи или го­вори что-нибудь получше молчания; употребляй расчет­ливо слова, не даром рот один, а уха два; сила речи состо­ит в умении выразить многое в немногих словах; люди слушаются не того, кто умнее других, а того, кто всех гром­че говорит и т. п.

Со времен античности развивается риторика - уче­ние о красноречии, освещенное авторитетом Платона и Аристотеля, в XX веке в качестве научной дисциплины оформилась стилистика, изучающая языковые нормы и области их применения, в учебных заведениях стали пре­подавать культуру речи, а менеджеров и политиков нача­ли обучать правилам делового общения, социальной конфликтологии и искусству ведения споров. Нет недостат­ка в методических рекомендациях. Приведем некоторые из них.

Не совершай непонятных речевых актов; смысл речи должен быть ясным для слушающих.

Не совершай неискренних речевых актов; речь долж­на соответствовать реальным мыслям, намерениям, переживаниям говорящего.

Будь последователен и следи, чтобы последующие речевые акты были логически связаны с предыду­щими.

Речь должна быть целенаправленной, у оратора дол­жен быть замысел, реализуемый в речи и т. д.

Особенно много полезных советов касается невербаль­ных средств микрокоммуникации: жесты, мимика, позы, расстояние между собеседниками, громкость и интонация произнесения речи. Однако знакомство с потоками учеб­ной, научной и практической литературы приводит к од­нозначному выводу: микрокоммуникационную деятель­ность нельзя «выучить» по книжкам, здесь нет готовых рецептов, потому что она представляет собой искусство, т. е. творчески-продуктивную, игровую, а не репродуктивно-ритуальную деятельность. Успех всякого устного выступления или письменного сообщения зависит прежде всего от способностей и талантов их авторов. Допустим, можно вызубрить «Письма к сыну» английского аристок­рата Филиппа Честерфилда (1694-1773) или проштуди­ровать бестселлеры удачливого бизнесмена Дейла Карнеги (1888-1955), но это не гарантирует духовной свободы, умения «завоевывать друзей и оказывать влияние на лю­дей» или уверенности в публичных выступлениях. Тем не менее очень полезно познакомиться с этими классичес­кими произведениями.

Мидикоммуникация

Пять форм мидикоммуникации включают такие соци­ально-коммуникационные явления, как мода - основан­ная на подражании передача в социальном пространстве вещественных форм, образцов поведения и идей, эмоцио­нально привлекательных для социальных групп (отметим, что мода - продукт неокультуры, палеокультура моды не знала); переговоры - обычный способ разрешения кон­фликтов и достижения соглашений между социальными группами; групповая иерархия складывается в крупных учреждениях (управленцы - рабочие), в армейских под­разделениях, в сословно-кастовых обществах, где контак­ты между группами четко регламентированы; адаптация к среде превращается в коммуникационную проблему для национальных диаспор, живущих среди чужеземцев; для иноверцев, например, мусульман среди христиан; для революционеров-подпольщиков и т.п.; руководство обще­ством осуществляется со стороны творческих групп, ге­нерирующих мировоззренческие смыслы, определяющие духовную (не материальную!) жизнь общества. Остано­вимся подробнее на этой форме мидикоммуникации.

Мировоззренческие смыслы - это знания, объясняю­щие наблюдаемые явления, происхождение человека и Вселенной, смысл человеческой жизни, идеалы, нормы и стимулы социальной деятельности. Социальные группы, вырабатывающие эти смыслы и коммуникационные со­общения, в которых они запечатлены, оказываются в цент­ре духовной жизни общества. Эти центры смещаются по ходу социально-культурной эволюции.

Археокультуре свойственен мифоцентризм, храните­лем которого была каста жрецов, владевшая священным эзотерическим знанием. Для палеокультуры характерен религиоцептпризм, в русле которого находились литерату­ра, искусство, образование, философия. Западноевропей­ская неокультура с XVII века (век гениев-универсалов) развивалась под эгидой светского знания во главе с фило­софией и в XIX веке постепенно перешла к наукоцентризму. Ученые-физики, экономисты, политологи определя­ли духовный климат в демократических западных стра­нах. Иначе дело было в России.

Неокультурная модернизация началась, как известно, с бурной реформаторской деятельности Петра I, которая в более мягкой манере была продолжена Екатериной I I . Главной военно-политической и экономической силой российского общества XVIII века было дворянство. По­сле 1761 г., когда согласно указу Петра III «О вольности дворянства», подтвержденному Екатериной, это сословие было освобождено от обязательной государственной службы и получило свободу рук для культурного творчества, была создана роскошная, блестящая, хотя и поверх­ностная дворянская культура, золотой век которой начал Н. М. Карамзин, а закончил М. Ю. Лермонтов. В духов­ной жизни России XVIII - первой половины XIX века сложилось характерное «двоецентрие»: один идеологичес­кий центр - православная церковь (вспомним уваровскую триаду «православие, самодержавие, народность»), а другой центр находился в Западной Европе, откуда рус­ские дворяне черпали то идеи Вольтера и Руссо, то либе­рализм мадам де Сталь и Бенжамена Констана, то утопи­ческий социализм А. Сен-Симона и Ш. Фурье.

Однако с пушкинских времен в духовной жизни Рос­сии стало происходить явление, неведомое Западной Ев­ропе - центром духовной жизни сделалась художествен­ная литература, а талантливые литераторы - писатели, поэты, критики стали «властителями мировоззренческих дум» русского общества, учителями и пророками. Вто­рая половина XIX века - эпоха русского литературо-центризма. К этому времени относятся хорошо извест­ные слова А. И. Герцена: «У народа, лишенного обще­ственной свободы, литература - единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести. Влияние литературы в по­добном обществе приобретает размеры, давно утрачен­ные другими странами Европы». Общеизвестная роль литературы в подготовке общественного мнения к отме­не крепостного права (Д. В. Григорович, И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов), в зарождении и развертывании нигилиз­ма, народничества, толстовства, эмансипации женщин, ге­роизации образов самоотверженных боевиков подпольной России. Складывается характерная для критического ре­ализма тенденция учительства, проповедничества, обличительства. Литературоцентризм стал школой воспитания разночинной интеллигенции, расшатавшей колосс русско­го самодержавия.

Явление литературоцентризма в русской истории ин­тересно и поучительно в связи с тем, что оно показывает революционный потенциал, скрытый в недрах казалось бы самого мирного и безобидного социально-коммуника­ционного института - художественной литературы.

Советское время - господство политикоцентризма, содержание которого определялось группой руководящих коммунистических идеологов согласно формуле Г у М . На основе ленинского принципа партийности была создана гигантская пропагандистская система. Эта система обла­дала следующими чертами:

Допускался только управленческий монолог, изла­гающий идеологически выдержанные истины; со­мнения, возражения, инакомыслие, плюрализм бе­зоговорочно исключались, поэтому поля для диалога не было;

Централизованное управление, обеспечивающее со­гласованность и координированность всех воздей­ствий на массовое сознание;

Мобилизация всех коммуникационных ресурсов: средств массовой коммуникации, художественной литературы, кино, изобразительного искусства, театра;

В результате обеспечивалась высокая эффективность коммунистического воспитания человека новой форма­ции - хомо советикус. Хомо советикус - продукт совет­ской коммуникационной системы, ее родное детище, вы­ращенное на плодородной почве социальной мифологии. Дело Ленина-Сталина, коммунистическое будущее человечества, партия - ум, честь и совесть эпохи, враждебное окружение и шпиономания, - это были сильные мифы, идеологически обеспечивающие и культ личности Стали­на, и сплоченность народа в годы предвоенных, военных и послевоенных испытаний.

Макрокоммуникация

Макрокоммуникационные формы коммуникационно­го взаимодействия, которые в табл. 2.1 названы заимство­вание достижений пМ), взаимодействие культур д М) и информационная агрессия уМ) , хорошо просматриваются в тысячелетней истории взаимодей­ствия государства Российского и Европы. Причем легко замечаются колебания от подражания к диалогу и обрат­но. Информационная агрессия - явление относительно новое, появившееся лишь в XX веке.

Крещение Руси в конце X века - бесспорный акт макрокоммуникационного подражания. Время Киевской Руси, Владимиро-Суздальского княжества, удельных междоусобиц и татаро-монгольского ига - это период «смиренномудного ученичества» у болгар и греков, когда русский книжник был «нищим духом, побиравшимся под окнами европейских храмов мудрости плодами чужого груда, крупицами с духовной трапезы, на которой ему не было места» (В.О.Ключевский). Но постепенно русская церковь обрела свои права духовного палеокультурного центра и высвободилась из-под опеки константинополь­ских патриархов. В 1346 г. московским митрополитом стал не грек, присланный из Царьграда, а русский человек Алексий. В 1380 г. Сергий Радонежский благословил Великого князя Московского Дмитрия на битву с Мамаем. XV век - время обретения Московским государством политической самостоятельности и самостоятельности идеологической, ибо константинопольская церковь, оказавшись с 1453 г. на территории Османской империи, ка­питулировала перед папством. Фаза М п М закончилась.

Русские «смиренномудрые ученики», ободренные не­давними победами над татарами, отказались от унии с латинянами и решили служить православию по-своему. В начале XVI века возникает идея русского мессианства - «Москва - третий Рим», зреет национальная гордыня. Русские «книжные мужи», по словам того же Ключевско­го, начали поучать: «Братия! не высокоумствуйте; если кто тебя спросит, знаешь ли философию, ты отвечай: ни еллинских борзостей не знах, ни ритарских астрономов не читах, ни с мудрыми философами не бывах, философию ниже очима видех». Прежде русский книжник любил пе­реведенные с греческого статьи по разным отраслям зна­ния: по минералогии, логике, медицине, риторике, теперь он неистово кричал: «Богомерзостен перед Богом всяк любяй геометрию; не учен я словом, не обучался диалекти­ке, риторике и философии, но разум Христов в себе имею». Иван IV, затеявший Ливонскую войну за выход к Балтийскому морю и собравшийся жениться на Елиза­вете Английской, конечно, считал себя не учеником евро­пейской премудрости, а равноценным партнером всякого монарха. Московия была готова к диалогу культур по формуле М д М.

XVII век - время постепенного сближения с Европой. В Москве появляется Немецкая слобода, полки иностран­ного строя, вольнодумные русские вельможи типа А. Л. Ордин-Нащокина одевают дома европейское платье, царских детей обучает выпускник Киевской академии, бывший иезуит Симеон Полоцкий. Однако национального досто­инства русские люди не теряют. Петровские преобразова­ния - безусловное ученичество, новое «побирание под ок­нами европейских храмов мудрости», новая фаза М п М.

Немецкое засилье приняло такие размеры, что русские гвардейцы охотно отдали корону очаровательной Елиза­вете главным образом за то, что она «дщерь Петрова». Но малограмотных русских дворян неодолимо влекли преле­сти европейской цивилизации, и не случайно Д. И. Фонвизин вложил в уста Иванушки (комедия «Бригадир») признание: «тело мое родилось в России, но дух мой при­надлежит короне французской». Европа XVIII века пода­рила культурной элите русского дворянства, во-первых, атеистическое просвещение в духе Вольтера и Дидро и, во-вторых, масонство, ориентированное на духовно-мис­тические поиски.

Кровавая французская революция вызвала отрица­тельную реакцию в русском обществе и привела к разоча­рованию в идеалах Просвещения. Макрокоммуникационное подражание стало затухать. В 1795 г. Н. М. Карамзин с горечью писал в «Переписке Мелидора к Филарету»: «Где люди, которых мы любили? Где плод наук и мудрос­ти? Век просвещения, я не узнаю тебя; в крови и пламени, среди убийств и разрушений я не узнаю тебя... Я закрываю лицо свое». Павел I, борясь с революционной заразой, запретил ввозить иностранные книги в империю Российскую. Агрессивные наполеоновские войны и Отечественная вой­на 1812 г., казалось бы, должны окончательно отдалить Россию от безумной Европы, но русское офицерство воз­вратилось из заграничных походов с критикой не Европы, а своего Отечества. Декабристы были русскими патриота­ми, но мыслили они по западным образцам.

В 40-е годы сложились и начали открыто соперничать два течения русской мысли: западничество и славянофиль­ство. Спор между западниками и славянофилами - это борьба двух макрокоммуникационных идеологий. Славя­нофилы утверждали право России на равноправный диалог с Западом и видели миссию России не в том, чтобы за­воевывать Европу грубой жандармской силой, а в том, что­бы сообщить ей новые смыслы (православная этика, соборность, альтруизм), которые излечат дряхлеющую и загнивающую Европу от немощи (коммуникационная формула М у М ). Западники подчеркивали принадлежность России к западной культуре и призывали воздерживаться от высокомерного духовного сепаратизма и по-прежнему охотно воспринимать достижения европейского прогрес­са, особенно в части науки, техники, демократии, эстети­ки (коммуникационная формула М п М ).

Николаевская официальная идеология, усвоившая роль «жандарма Европы», видела в западной культуре рассадник крамолы, который следует беспощадно пресе­кать. Порочность этой идеологии показала Крымская война. Реформы Александра II - модернизация по западному образцу (М п М) ; контрреформы Александра III - попыт­ка «подморозить» Россию в духе православия, самодер­жавия, народности, но было уже поздно. Маятник русской истории стремительно двигался на Запад.

Либерализм, конституционная демократия, социал-демократия, марксизм - все это не российские, а импорт­ные плоды. Пожалуй, только анархизм, украшенный име­нами М.А. Бакунина и П.А. Кропоткина, - отечественное произведение. Большевики начали строительство коммунизма по марксистскому сценарию, разработанному не для России, а для индустриально развитой Европы. Сценарий пришлось капитально переработать, и вот маятник исто­рии уносит Советский Союз в неизведанные дали. Мы не можем копировать ни буржуазную демократию, ни бур­жуазную культуру, ни буржуазную науку, мы пойдем сво­им путем, мы догоним и перегоним Америку и Европу. Военная победа, а затем - железный занавес, борьба с кос­мополитизмом и низкопоклонством перед Западом, иде­ологически выдержанный национализм по-советски. Здесь уже нет коммуникационного диалога; это, согласно формуле М у М, информационная агрессия (табл. 2.1).

Советский Союз всегда вел активную наступательную идеологическую борьбу с любыми некоммунистически­ми доктринами. Роль коммуникантов на международной арене играли Коминтерн (III-й Коммунистический Интернационал, созданный в 1919 г., распущенный в 1943 г.) и «братские коммунистические партии», существовавшие в большинстве стран мира. Убедительным доводом в пользу «преимуществ социализма» стала победа СССР в Великой Отечественной войне. Этот довод был в полной мере использован коммунистической пропагандой; в пос­левоенные годы треть мира имела советскую ориентацию.

Но не дремали и идеологические противники страны Советов. С 1946 г. началась холодная война, которая была подлинной информационной войной, войной за доверие и симпатии мирового сообщества. Это был конфронтационный диалог по формуле М д М. Одна за другой следо­вали умело спланированные пропагандистские кампании, где использовались венгерские события 1956 г. и «праж­ская весна» 1968 г., космические полеты и спортивные до­стижения, олимпийские игры и молодежные фестивали, война во Вьетнаме и война в Афганистане. Борьба шла на равных, но в 70-е годы США удалось переиграть совет­ских стратегов. Советский Союз был втянут в изнуритель­ную гонку вооружений, в провокационную программу «звездных войн». Экономическое истощение, усугублен­ное бездарностью стареющего политбюро, привело к па­дению авторитета страны, к утрате завоеванных позиций. Холодная война закончилась поражением СССР, пораже­нием не на полях сражений, а в виртуальном простран­стве информационных войн. Конфронтация СССР-За­пад завершилась. На смену формуле М д М вновь, как во времена Петровы, пришла ученическая формула М п М.

Следует обратить внимание, что понятия микро-, миди-, макрокоммуникация не совпадают с понятиями межличностная, групповая, массовая коммуникация, хотя и пересекаются с ними. Если обратиться к табл. 2.1, то видно, что из 7 видов микрокоммуникации только 3 от­носятся к межличностному уровню, а макрокоммуника­ция представлена только в трех случаях из семи на уров­не массовой коммуникации. В связи с этим уточним пред­мет теории массовой коммуникации.

Л. В. Петров предлагает следующее определение: «мас­совая коммуникация - это создание единого социального поля на основе процесса, включающего в себя, с одной стороны, извлечение, переработку и передачу с помощью относительно быстродействующих технических устройств социально-значимой информации, осуществляе­мого специализированными институтами; и, с другой сто­роны, прием и усвоение этой информации численно боль­шими, социально разнородными, рассредоточенными аудиториями». Таким образом, в случае массовой коммуникации в роли коммуникантов выступают технически оснащенные «специализированные институты» в виде прессы, кино, радио, телевидения, а в роли реципиентов - массовые аудитории. Подобное коммуникационное вза­имодействие характеризуется формулой Г у М (руковод­ство обществом), и именно проблемы социального уп­равления, как пишет Л.В. Петров, «создания единого со­циального поля» являются главным предметом теории массовой коммуникации. Таким образом, эта теория изу­чает не все формы массовой коммуникации, а только одну ее форму - Г у М, которую можно назвать миди-массовой коммуникацией. Поэтому ее нельзя считать ни теорией макрокоммуникации, ни даже общей теорией массовой коммуникации.

Коммуникационная деятельность -- это деятельность по передаче информации от источника (коммуникатора) к получателю (реципиенту) посредством определенного канала. Между коммуникатором и реципиентом может осуществляться «обратная связь», то есть процесс, с помощью которого коммуникатор получает информацию о том, в какой мере и с каким качеством реципиент получил информацию.

Возможны три формы коммуникационного действия:

· подражание;

Подражание Ї одна из древнейших форм передачи смыслов, используемая высшими животными и птицами; недаром некоторые ученые считали источником подражания стадный инстинкт. Под подражанием понимается воспроизведение реципиентом движений, действий, повадок коммуниканта. Подражание может быть произвольным и непроизвольным (бессознательным).

· диалог;

Диалог -- форма коммуникационного взаимодействия, освоенная людьми в процессе антропогенеза при формировании человеческого языка и речи. Участники диалога относятся друг к другу как к равноправным субъектам, владеющим определенными смыслами. Между ними складывается субъект -- субъектное отношение, а взаимодействие их носит творческий характер в том смысле, что достигается социально-психологическая общность партнеров, обозначаемая словом "мы ".

· управление.

Управление -- такое коммуникационное действие, когда коммуникант рассматривает реципиента как средство достижения своих целей, как объект управления. В этом случае между коммуникантом и реципиентом устанавливаются субъект-объектные отношения. Управление отличается от диалога тем, что субъект имеет право монолога, а реципиент не может дискутировать с коммуникантом, он может только сообщать о своей реакции по каналу обратной связи.

Границы между этими формами условны, они могут сливаться и дополнять друг друга.

В процедуре коммуникации выделяют следующие этапы.

  • 1. Потребность в общении (необходимо сообщить или узнать информацию, повлиять на собеседника и т. п.) -- побуждает человека вступить в контакт с другими людьми.
  • 2. Ориентировка в целях общения, в ситуации общения.
  • 3. Ориентировка в личности собеседника.
  • 4. Планирование содержания своего общения -- человек представляет себе (обычно бессознательно), что именно скажет.

Бессознательно (иногда сознательно) человек выбирает конкретные средства, фразы, которыми будет пользоваться, решает как говорить, как себя вести.

Восприятие и оценка ответной реакции собеседника, контроль эффективности общения на основе установления обратной связи.

Корректировка направления, стиля, методов общения.

Коммуникация может быть:

  • 1. устная и письменная
  • 2. вербальная и визуальная
  • 3. коммуникативная и метакоммуникативная
  • 4. иерархической (с приоритетом прямой связи) и демократической (с приоритетом обратной связи).
  • 5. агрессивная и благоприятная

Модели коммуникации

· двухступенчатая модель (СМИ - лидеры мнения - получатели)

Одним из важнейших этапов изучения воздействия СМИ на аудиторию стало открытие американцем П. Лазарсфельдом в конце 40-х годов прошлого века двухступенчатой модели коммуникации.

Толчком к этому послужили результаты опросов, показавших, что охват населения при знакомстве с сообщением через две недели после его передачи оказался выше, чем непосредственно после самой передачи.

Дальнейший анализ показал, что возрастание охвата явилось следствием обсуждения этих сообщений с теми, кто получил наименование «лидеров мнения». Более того, увеличился не только охват, но и степень влияния сообщения на аудиторию.

  • · спираль молчания (Э. Ноэль-Нойман) - немецкая исследовательница общественного мнения; Суть модели состоит в том, что средства массовой коммуникации могут манипулировать общественным мнением за счёт предоставления слова меньшинству вместо большинства.
  • · модель привратника (Курт Левин)

"Привратником" признается тот, кто контролирует поток новостей, может изменять, расширять, повторять, изымать информацию. Известно, что из сотен или тысяч сообщений редакторы отбирают лишь 10% для публикации в своем издании. Социологов заинтересовали принципы, по которым происходит отбор. При отборе редакторы ориентируются на свои ценностные установки и свои представления о том, что может быть интересно слушателю. Второй ориентир основан на рейтинговых таблицах.

· модель Якобсона (представляет речевую коммуникацию в виде шести факторов, каждому из которых соответствует особая функция языка: эмотивная, конативная, фатическая, метаязыковая, поэтическая, рефернтивная).

Функциональный аспект в изучении языка, ориентация на коммуникативный процесс неизбежно привели к выявлению коммуникативной единицы высшего порядка , посредством которой осуществляется речевое общение. Такой единицей является текст , который мыслится прежде всего как единица динамическая, организованная в условиях реальной коммуникации.

Для речевой организации текста определяющими оказываются внешние, коммуникативные факторы. И потому порождение текста и его функционирование прагматически ориентированы, т.е. текст создается при возникновении определенной целеустановки и функционирует в определенных коммуникативных условиях .

Коммуникативные условия , или конкретные речевые ситуации, поддаются типологизации, таким образом, и тексты, ориентированные на определенные коммуникативные условия, также должны обладать типологическими признаками . Установлением этих признаков и занимается, прежде всего, теория текста - научная дисциплина, получившая выход в социолингвистику, психолингвистику и мн.др.

2.2. Виды, уровни и формы коммуникационной

деятельности

В качестве коммуникантов и реципиентов могут вы­ступать три субъекта, относящиеся к разным уровням со­циальной структуры: индивидуальная личность (И ), со­циальная группа (Г ), массовая совокупность (М ) 12 . Они могут взаимодействовать друг с другом, например И - И , Г - Г , М - М , или между собой, например И - Г , И - М , Г - М и т. д. Абстрактно говоря, получается 9 видов соци­альных коммуникаций. Но этого мало. Как показано в разделе 2.1, коммуникационные действия могут осуществ­ляться в форме подражания, диалога, управления. Диалог есть взаимодействие равноправных партнеров, которое воз­можно между субъектами одинакового социального уров­ня, а не разных уровней, ибо разноуровневые субъекты, например И и М, не являются равноправными. Между раз­ноуровневыми субъектами может быть подражание или управление, но не диалог равных участников.

Примем следующие обозначения. Те виды коммуника­ционной деятельности, где в качестве активного, целена­правленного субъекта выступает И, либо Г, либо М, будем называть соответственно микрокоммуникацией, мидикоммуникацией, макрокоммуникацией. Те виды, где И , либо Г , либо М выступают в роли объекта воздействия назовем соответ­ственно межличностной, групповой и массовой коммуника­цией, понимая под ними уровни социальных коммуникаций. Получившаяся двумерная классификация видов и уровней коммуникационной деятельности представлена на рис. 2.2.

Как следует из рис. 2.2, можно выделить 7 форм мик­рокоммуникации, 5 форм мидикоммуникации и 3 формы макрокоммуникации. Каждая из форм проявляется на межличностном, групповом, массовом уровне. Система­тизируем и обозначим получившиеся 15 форм коммуни­кационной деятельности в виде таблицы 2.1.

Для полноты картины возможных форм коммуника­ционной деятельности следует учесть квазикоммуника­цию, когда коммуникант обращается к воображаемому субъекту и обретает ощущение диалога с ним. Сюда отно­сится феномен фетишизации, который Н. Д. Кондратьев описывал следующим образом: «людям начинает казать­ся, что вещи обладают особыми сверхъестественными свойствами быть ценностью, обладать прерогативами свя­тости, величия, источника права и т. п. Иначе говоря, люди начинают наделять вещи физически не присущими им значительными свойствами, подобно тому, как дикари приписывали свойства всесильного божества истуканам» 13 . Сотворение всевозможных «кумиров», культ вождей и т. д. в конечном счете имеет целью создание всезнающего и все­могущего «квазикоммуникационного» партнера.

Теперь рассмотрим более подробно перечисленные формы коммуникационной деятельности, распределив их по видам социальной коммуникации: микро-, миди-, мак­рокоммуникация.

Условные обозначения:

И - индивид;

Г - группа;

М - массовая совокупность;

Р - реципиент;

К - коммуникант;

п - подражание; д - диалог; у - управление.

Рис. 2.2. Виды и уровни коммуникационной деятельности

Таблица 2.1

Формы коммуникационной деятельности

коммуник.

Коммуник.

Условные

обозначения

Наименование

копирование

референция

(референтная группа)

руководство

коллективом

социализация

переговоры

групповая

иерархия

адаптация к

руководство

обществом

заимствование достижений

взаимодействие

информационная

агрессия

2.3. Виды коммуникационной деятельности

2.3.1. Микрокоммуникация

В таблице 2.1 представлены 7 форм микрокоммуни­кации, где индивидуальная личность выступает в каче­стве активного реципиента (подражание) или активно­го коммуниканта (диалог, управление); в качестве же коммуникационных партнеров могут быть либо другой индивид, либо социальная группа, либо массовая сово­купность (общество в целом). Содержание микрокомму­никации достаточно очевидно; на межличностном уров­не - это либо усвоение форм поведения, умений, внеш­них атрибутов выбранного образца для подражания - копирование образца, либо обмен идеями, доводами, предложениями между собеседниками - дружеская или деловая беседа, либо указания для исполнения их под­чиненному - команда. На групповом уровне возможны референция (то же подражание, но не отдельному чело­веку, а социальной группе, с которой индивид желает себя идентифицировать, например подражание купцов дворянскому сословию или «новых русских» аристокра­там духа; отметим, что встречается отрицательная рефе­ренция, когда человек сознательно избегает признаков от­вергаемой им группы) или руководство коллективом - менеджмент, организация, лидерство в группе; наконец на массовом уровне коммуникационные действия служат для социализации - освоения человеком общепринятых в данном обществе норм, верований, идеалов, чтобы «быть как все», и авторитаризма, т. е. деспотического управле­ния массами подвластных людей (абсолютизм, тирания, самодержавие - политические формы авторитаризма). Заметим, что диалогические отношения индивида с груп­пой или массой исключаются, потому что диалог возможен только между равноуровневыми партнерами. Имитация дружеской беседы генерала с солдатами не в счет, ибо это «квазидиалог».

Возникает практически важный вопрос: можно ли на­учиться микрокоммуникации ?Этот вопрос чрезвычайно значим для педагогов, деловых, людей (бизнесменов), ме­неджеров, политиков, которые по сути дела являются про­фессионалами микрокоммуникациоиного общения. Интере­сует этот вопрос и людей, желающих иметь успех в обще­стве, достигать эффектного самовыражения и одобрения публики. Существует множество остроумных и занудных советов, рекомендаций, правил, например: молчи или го­вори что-нибудь получше молчания; употребляй расчет­ливо слова, не даром рот один, а уха два; сила речи состо­ит в умении выразить многое в немногих словах; люди слушаются не того, кто умнее других, а того, кто всех гром­че говорит и т. п.

Со времен античности развивается риторика - уче­ние о красноречии, освещенное авторитетом Платона и Аристотеля, в XX веке в качестве научной дисциплины оформилась стилистика, изучающая языковые нормы и области их применения, в учебных заведениях стали пре­подавать культуру речи, а менеджеров и политиков нача­ли обучать правилам делового общения, социальной конфликтологии и искусству ведения споров. Нет недостат­ка в методических рекомендациях. Приведем некоторые из них.

Не совершай непонятных речевых актов; смысл речи должен быть ясным для слушающих.

Не совершай неискренних речевых актов; речь долж­на соответствовать реальным мыслям, намерениям, переживаниям говорящего.

Будь последователен и следи, чтобы последующие речевые акты были логически связаны с предыду­щими.

Речь должна быть целенаправленной, у оратора дол­жен быть замысел, реализуемый в речи и т. д.

Особенно много полезных советов касается невербаль­ных средств микрокоммуникации: жесты, мимика, позы, расстояние между собеседниками, громкость и интонация произнесения речи. Однако знакомство с потоками учеб­ной, научной и практической литературы приводит к од­нозначному выводу: микрокоммуникационную деятель­ность нельзя «выучить» по книжкам, здесь нет готовых рецептов, потому что она представляет собой искусство, т. е. творчески-продуктивную, игровую, а не репродуктивно-ритуальную деятельность. Успех всякого устного выступления или письменного сообщения зависит прежде всего от способностей и талантов их авторов. Допустим, можно вызубрить «Письма к сыну» английского аристок­рата Филиппа Честерфилда (1694-1773) или проштуди­ровать бестселлеры удачливого бизнесмена Дейла Карнеги (1888-1955), но это не гарантирует духовной свободы, умения «завоевывать друзей и оказывать влияние на лю­дей» или уверенности в публичных выступлениях. Тем не менее очень полезно познакомиться с этими классичес­кими произведениями 14 .

2.3.2. Мидикоммуникация

Пять форм мидикоммуникации включают такие соци­ально-коммуникационные явления, как мода - основан­ная на подражании передача в социальном пространстве вещественных форм, образцов поведения и идей, эмоцио­нально привлекательных для социальных групп (отметим, что мода - продукт неокультуры, палеокультура моды не знала); переговоры - обычный способ разрешения кон­фликтов и достижения соглашений между социальными группами; групповая иерархия складывается в крупных учреждениях (управленцы - рабочие), в армейских под­разделениях, в сословно-кастовых обществах, где контак­ты между группами четко регламентированы; адаптация к среде превращается в коммуникационную проблему для национальных диаспор, живущих среди чужеземцев; для иноверцев, например, мусульман среди христиан; для революционеров-подпольщиков и т.п.; руководство обще­ством осуществляется со стороны творческих групп, ге­нерирующих мировоззренческие смыслы, определяющие духовную (не материальную!) жизнь общества. Остано­вимся подробнее на этой форме мидикоммуникации.

Мировоззренческие смыслы - это знания, объясняю­щие наблюдаемые явления, происхождение человека и Вселенной, смысл человеческой жизни, идеалы, нормы и стимулы социальной деятельности. Социальные группы, вырабатывающие эти смыслы и коммуникационные со­общения, в которых они запечатлены, оказываются в цент­ре духовной жизни общества. Эти центры смещаются по ходу социально-культурной эволюции.

Археокультуре свойственен мифоцентризм, храните­лем которого была каста жрецов, владевшая священным эзотерическим знанием. Для палеокультуры характерен религиоцептпризм, в русле которого находились литерату­ра, искусство, образование, философия. Западноевропей­ская неокультура с XVII века (век гениев-универсалов) развивалась под эгидой светского знания во главе с фило­софией и в XIX веке постепенно перешла к наукоцентризму. Ученые-физики, экономисты, политологи определя­ли духовный климат в демократических западных стра­нах. Иначе дело было в России.

Неокультурная модернизация началась, как известно, с бурной реформаторской деятельности Петра I, которая в более мягкой манере была продолжена Екатериной I I . Главной военно-политической и экономической силой российского общества XVIII века было дворянство. По­сле 1761 г., когда согласно указу Петра III «О вольности дворянства», подтвержденному Екатериной, это сословие было освобождено от обязательной государственной службы и получило свободу рук для культурного творчества, была создана роскошная, блестящая, хотя и поверх­ностная дворянская культура, золотой век которой начал Н. М. Карамзин, а закончил М. Ю. Лермонтов. В духов­ной жизни России XVIII - первой половины XIX века сложилось характерное «двоецентрие»: один идеологичес­кий центр - православная церковь (вспомним уваровскую триаду «православие, самодержавие, народность»), а другой центр находился в Западной Европе, откуда рус­ские дворяне черпали то идеи Вольтера и Руссо, то либе­рализм мадам де Сталь и Бенжамена Констана, то утопи­ческий социализм А. Сен-Симона и Ш. Фурье.

Однако с пушкинских времен в духовной жизни Рос­сии стало происходить явление, неведомое Западной Ев­ропе - центром духовной жизни сделалась художествен­ная литература, а талантливые литераторы - писатели, поэты, критики стали «властителями мировоззренческих дум» русского общества, учителями и пророками. Вто­рая половина XIX века - эпоха русского литературо-центризма. К этому времени относятся хорошо извест­ные слова А. И. Герцена: «У народа, лишенного обще­ственной свободы, литература - единственная трибуна, с высоты которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести. Влияние литературы в по­добном обществе приобретает размеры, давно утрачен­ные другими странами Европы» 15 . Общеизвестная роль литературы в подготовке общественного мнения к отме­не крепостного права (Д. В. Григорович, И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов), в зарождении и развертывании нигилиз­ма, народничества, толстовства, эмансипации женщин, ге­роизации образов самоотверженных боевиков подпольной России. Складывается характерная для критического ре­ализма тенденция учительства, проповедничества, обличительства. Литературоцентризм стал школой воспитания разночинной интеллигенции, расшатавшей колосс русско­го самодержавия.

Явление литературоцентризма в русской истории ин­тересно и поучительно в связи с тем, что оно показывает революционный потенциал, скрытый в недрах казалось бы самого мирного и безобидного социально-коммуника­ционного института - художественной литературы.

Советское время - господство политикоцентризма, содержание которого определялось группой руководящих коммунистических идеологов согласно формуле Г у М . На основе ленинского принципа партийности была создана гигантская пропагандистская система. Эта система обла­дала следующими чертами:

Допускался только управленческий монолог, изла­гающий идеологически выдержанные истины; со­мнения, возражения, инакомыслие, плюрализм бе­зоговорочно исключались, поэтому поля для диалога не было;

Централизованное управление, обеспечивающее со­гласованность и координированность всех воздей­ствий на массовое сознание;

Мобилизация всех коммуникационных ресурсов: средств массовой коммуникации, художественной литературы, кино, изобразительного искусства, театра;

В результате обеспечивалась высокая эффективность коммунистического воспитания человека новой форма­ции - хомо советикус. Хомо советикус - продукт совет­ской коммуникационной системы, ее родное детище, вы­ращенное на плодородной почве социальной мифологии. Дело Ленина-Сталина, коммунистическое будущее человечества, партия - ум, честь и совесть эпохи, враждебное окружение и шпиономания, - это были сильные мифы, идеологически обеспечивающие и культ личности Стали­на, и сплоченность народа в годы предвоенных, военных и послевоенных испытаний.

2.3.3. Макрокоммуникация

Макрокоммуникационные формы коммуникационно­го взаимодействия, которые в табл. 2.1 названы заимство­вание достижений п М), взаимодействие культур д М) и информационная агрессия у М) , хорошо просматриваются в тысячелетней истории взаимодей­ствия государства Российского и Европы. Причем легко замечаются колебания от подражания к диалогу и обрат­но. Информационная агрессия - явление относительно новое, появившееся лишь в XX веке.

Крещение Руси в конце X века - бесспорный акт макрокоммуникационного подражания. Время Киевской Руси, Владимиро-Суздальского княжества, удельных междоусобиц и татаро-монгольского ига - это период «смиренномудного ученичества» у болгар и греков, когда русский книжник был «нищим духом, побиравшимся под окнами европейских храмов мудрости плодами чужого груда, крупицами с духовной трапезы, на которой ему не было места» (В.О.Ключевский). Но постепенно русская церковь обрела свои права духовного палеокультурного центра и высвободилась из-под опеки константинополь­ских патриархов. В 1346 г. московским митрополитом стал не грек, присланный из Царьграда, а русский человек Алексий. В 1380 г. Сергий Радонежский благословил Великого князя Московского Дмитрия на битву с Мамаем. XV век - время обретения Московским государством политической самостоятельности и самостоятельности идеологической, ибо константинопольская церковь, оказавшись с 1453 г. на территории Османской империи, ка­питулировала перед папством. Фаза М п М закончилась.

Русские «смиренномудрые ученики», ободренные не­давними победами над татарами, отказались от унии с латинянами и решили служить православию по-своему. В начале XVI века возникает идея русского мессианства - «Москва - третий Рим», зреет национальная гордыня. Русские «книжные мужи», по словам того же Ключевско­го, начали поучать: «Братия! не высокоумствуйте; если кто тебя спросит, знаешь ли философию, ты отвечай: ни еллинских борзостей не знах, ни ритарских астрономов не читах, ни с мудрыми философами не бывах, философию ниже очима видех». Прежде русский книжник любил пе­реведенные с греческого статьи по разным отраслям зна­ния: по минералогии, логике, медицине, риторике, теперь он неистово кричал: «Богомерзостен перед Богом всяк любяй геометрию; не учен я словом, не обучался диалекти­ке, риторике и философии, но разум Христов в себе имею» 16 . Иван IV, затеявший Ливонскую войну за выход к Балтийскому морю и собравшийся жениться на Елиза­вете Английской, конечно, считал себя не учеником евро­пейской премудрости, а равноценным партнером всякого монарха. Московия была готова к диалогу культур по формуле М д М. : Учеб­ное пособие. - СПб.: Изд-во...Программа дисциплины

М.: Издательский дом "Стратегия", 1998. Соколов А.В. Общая теория социальной коммуникации : Учеб. пособие. СПб.: Михайлов, 2002 ... Чухрукидзе. М.: Логос, 2002. 424 с. Соколов А.В. Общая теория социальной коммуникации : Учеб. пособие. СПб.: Михайлов, 2002 ...

Текст лекций по предмету "Общее языкознание" для студентов специальности
1-210601-01 (4 часа)
План лекций:
    Теория коммуникации и лингвистика.
    Теория речевых актов как область пересечения теории коммуникации и лингвистики.
    "Максимы общения" Г.П. Грайса.
    Теория диалога как интердисциплинарная область исследований.
    Дискурс как текст и как "коммуникативное событие". Текст как акт коммуникации в трактовке Умберто Эко.
    Модели коммуникации как текстово-дискурсивные модели.
    Особенности межкультурной коммуникации.
ПРИМЕЧАНИЕ: изучению данной темы непосредственно предшествует тема "Язык, речь, речевая деятельность", непосредственно после данной темы рассматривается тема "Социологизм в языкознании. Социолингвистика.".

Коммуникативно-деятельностный подход в обучении иностранным языкам актуализирует необходимость усвоения будущими преподавателями основ теории коммуникации, знания ее соотношения с лингвистикой, освоения основных моделей коммуникации как видов текстово-дискурсивных моделей.
Коммуникацию (лат. Communication - делаю общим, связываю, общаюсь) можно рассматривать как вид целенаправленной деятельности, одним из средств которой является речь, а знаковой, целостной формой организации – текст. Существует множество различных определений коммуникации, и среди них ни одного, которое удовлетворяло бы всех. Как отмечает Е.А. Селиванова (с.33), "разнообразие дефиниций коммуникации обусловлено, во-первых, множественностью ее способов, лишь одним из которых является словесно-знаковая фиксация передаваемой информации, во-вторых, различием цели информационной передачи (информирование, побуждение, запрет, воспитание, обучение, эмоционально-эстетическое воздействие, дестабилизация и т.д.); в-третьих, дискретностью/недискретностью временных и пространственных параметров порождения текста и его восприятия; в-четвертых, способом адресованности информации (ср.: ретиальная (массовая) коммуникация и аксиальная (конкретно-адресованная))".
Теория коммуникации и лингвистика – разные предметные области. Возникает закономерный вопрос: каково соотношение общей теории коммуникации (а в последнее время о таковой говорят достаточно много) и лингвистики как теории языка? С одной стороны, понятие коммуникации как будто бы шире понятия речевой деятельности, поскольку коммуникация почти очевидно включает области, выходящие за рамки речевой деятельности - такие, например, как речевое воздействие, аргументация, внеречевые знаковые средства и т.д. и т.п. С другой стороны, коммуникация уже сферы лингвистики, если считать, что общая теория лингвистики слагается из теории языковой системы, теории речевой деятельности как функционирования системы и теории текста как продукта такого функционирования.
По мнению многих ученых, например В.Б. Касевича, "наиболее адекватным подходом к выяснению соотношения двух сфер и соответственно двух теорий будет функциональный: если исходить из функций, то теория языка - лингвистика - изучает языковые средства, процесс их использования и продукт этого процесса, а теория коммуникации - цель использования языковых и неязыковых средств, а также достигаемый соответствующими процессами результат.
Наиболее существенное различие состоит в следующем: лингвистика в принципе может строить абстрактные модели, не задаваясь вопросом об их адекватности естественному прототипу, но теория коммуникации непосредственно кладет в свое основание моделирование динамических связей в обществе, между людьми, а поэтому никак не может отвлечься от "человеческого фактора" (словосочетание сомнительной семантики, но прочно вошедшее в употребление)".
Областью пересечения теории коммуникации и лингвистики признается, прежде всего, теория речевых актов в лингвистике и, в частности, теория иллокутивных и перлокутивных функций. Теория речевых актов исходит из того, что основной единицей коммуникации (речевого акта) является не предложение или какое-либо другое языковое выражение, а выполнение определенного рода действия, такого, например, как утверждение, просьба, вопрос, приказание, выражение благодарности, извинение, поздравление и т. д. Различные типы речевых актов, примеры которых были только что приведены, называют обычно, вслед за Остином, иллокутивными актами, противопоставляя их актам другого рода - перлокутивным (термин, введенный Остином) и пропозициональным. Перлокутивный акт - это то воздействие, которое данное высказывание оказывает на адресата. При этом имеется в виду не сам факт понимания адресатом смысла высказывания, а те изменения в состоянии или поведении адресата, которые являются результатом этого понимания. Определенное утверждение, или требование, или вопрос, или угроза и т. д. могут изменить запас знаний адресата (если он поверит в истинность сообщаемого и примет к сведению полученное сообщение), могут раздражить или позабавить его, напугать, убедить его в его неправоте, заставить его совершить какой-то поступок или воздержаться от ранее намеченных действий и т. д. Достижение всех этих результатов (не обязательно входящее в намерения говорящего) и есть примеры перлокутивных актов.
Различные иллокутивные акты, например утверждение, часто имеют своей целью достижение определенного перлокутивного эффекта (например, сообщение о чем-то или утверждение имеют в виду убедить в чем-то собеседника, тем более это справедливо для вопроса, просьбы или приказа, направленных на соответствующую вербальную или поведенческую реакцию адресата). Однако в теории речевых актов специально подчеркивается, что иллокутивный акт, представляющий собой собственно речевой акт, следует четко отграничивать от перлокутивного акта, который может быть, но может и не быть достигнут при помощи языковых средств. Внутри иллокутивных актов различают вспомогательные пропозициональные акты, такие как указание на объект (референция к некоторому объекту) и выражение определенной пропозиции. Различие между иллокутивным актом и пропозициональным актом основано на том, что одна и та же референция и выражение одной и той же пропозиции могут иметь место в различных иллокутивных актах. Например, в сообщении о некотором лице и в вопросе, касающемся этого же лица, совершается один и тот же акт референции, хотя иллокутивные акты как таковые различны. Подобным образом в высказываниях Пожалуйста, напишите ему письмо; Вы напишете ему письмо и Напишете ли вы ему письмо? выражается одна и та же пропозиция, хотя при этом выполняются различные иллокутивные акты - просьба, предсказание (или предписание) и вопрос.
Иллокутивная сила не обязательно выражается эксплицитными языковыми средствами (как в вышеприведенных примерах). Так, например, высказывание Я уйду не позже семи часов может быть воспринято в соответствующих условиях как обещание, предупреждение, угроза, предсказание - в каждом случае это высказывание будет выражать одно и то же пропозициональное содержание в соединении с той или иной иллокутивной силой, и, следовательно, мы будем иметь дело с различными иллокутивными актами.
С другой стороны, эксплицитное выражение иллокутивной силы не ограничено грамматическими средствами (к числу которых относится наклонение, специальная структура вопросительного предложения, интонация).
Весьма интересным классом высказываний, содержащих эксплицитные показатели иллокутивной силы, являются высказывания, которые Остин назвал перформативными, например: Клянусь говорить правду, всю правду и только правду; Поздравляю вас с праздником; Сдаюсь; Предлагаю ничью; Предлагаю президиуму занять свои места; Обещаю вести себя хорошо; Благодарю вас за все, что вы для меня сделали; Прошу прощения; Рекомендую к печати; Настоящим доверяю Иванову получить причитающиеся мне деньги; Завещаю библиотеку моим внукам; Заявляю протест; Объявляю перерыв (выговор, благодарность); Прошу руки вашей дочери и т. п. Перформативные высказывания представлены формально повествовательными предложениями, содержащими (перформативный) глагол в форме 1 л. наст. времени изъявительного наклонения. В отличие от обычных повествовательных предложений, которые сообщают о чем-то, в частности (если они содержат глагол 1-го лица) описывают действие или состояние говорящего, перформативные высказывания не описывают никакого акта, они и есть сам акт: сказать «поздравляю тебя» равносильно поздравлению (акт поздравления обычно и не может быть выполнен другими, невербальными средствами), сказать «клянусь» значит тем самым поклясться, сказать «благодарю» значит тем самым поблагодарить и т. п.
В теории речевых актов проводится также различение прямых и косвенных актов. В первом случае говорящий говорит именно то, что говорит (в буквальном смысле, т. е. имеет в виду то, что говорит), а во втором он хочет сказать нечто большее, чем говорит (разные смыслы глагола говорить/сказать). Хрестоматийный пример такого рода - формально вопросительное предложение Вы не могли бы передать мне соль?, обычно используемое в застольной ситуации в качестве выражения просьбы. Поэтому в случае неадекватной реакции собеседника, основанной на буквальном толковании косвенного речевого акта, не всегда легко инкриминировать ему нарочитое нарушение принципа коммуникативного сотрудничества (ср.. например, «вопрос» учителя, обращенный к ученику, занятому во время объяснений в классе посторонними делами: "Иванов, я тебе не мешаю?"» - и «вежливый» ответ: "Нет-нет, нисколько, пожалуйста, продолжайте" или ответ на «вопрос»: "Можно положить тебе салата?" - "Можно, но есть я его не буду" и т. п.).
Теория речевых актов получила развитие в трудах Грайса, разработавшего механизмы речевого имплицирования. По Грайсу, информация, передаваемая в речевом акте, делится на две части. То, что действительно говорится, то, что сказано (в первом значении глагола говорить/сказать, не имеющем в виду такое употребление этого глагола, как в примерах вроде: Что ты хочешь сказать этим замечанием?; или: Его реплика говорит о том, что он ничего не понял), представляет собой логическое содержание высказывания. Для всей остальной части информации, которая может быть извлечена слушающим из конкретного высказывания, Грайс предложил термин «импликатура», чтобы не смешивать соответствующее явление с импликацией в логическом смысле. Сами импликатуры делятся на две разновидности - конвенциональные и неконвенциональные, в частности «импликатуры общения», или «импликатуры дискурса» (соnversational implicatures). Конвенциональные импликатуры включают все те не связанные с условиями истинности аспекты информации, которые передаются высказыванием только в силу значения содержащихся в нем слов или форм. Конвенциональные импликатуры (по-видимому, мало отличающиеся от того, что принято называть пресуппозициями) тесно связаны с тем, что говорится (в строгом смысле) в предложении. Напротив, импликатуры общения связаны с лингвистическим содержанием высказывания только косвенным образом. Они выводятся из содержания предложения, но обязаны своим существованием тому факту, что участники речевого акта связаны общей целью коммуникативного сотрудничества.
Из общего принципа сотрудничества вытекают некоторые более частные правила речевого общения, которые Грайс назвал коммуникативными постулатами, или «максимами общения» (соnversational maxima):

    постулат количества («Говори так, чтобы твой вклад в беседу был достаточно информативным»; «Не делай его более информативным, чем требуется»);
    постулат качества («Старайся говорить правду»; «Не говори того, для чего у тебя нет достаточных оснований»);
    постулат релевантности («Говори по существу дела»);
    постулат способа выражения («Избегай неясности выражения»; «Избегай двусмысленности», «Будь краток»; «Избегай сумбурности»).
Данные постулаты позволяют говорящему воплотить свое коммуникативное намерение, не прибегая к вербальному выражению того, что может быть выведено («вычислено» - импликатуры общения имеют, по Грайсу, свойство «вычислимости») слушающим при помощи этих постулатов из прямого смысла высказывания. Они призваны объяснить, каким образом «значение говорящего» (т. е. то, что говорящий имеет в виду) может включать нечто большее, чем буквальное значение предложения (как в случае косвенных речевых актов), как оно может отклоняться от буквального значения (как в случае метафоры) или даже быть противоположным ему (как в случае иронии).
Интердисциплинарная область знаний, получившая название теории диалога (следует признать, еще совершенно недостаточно разработанная, в том числе и в собственно лингвистическом аспекте) особенно важна для развития теории коммуникации. Ведь теория коммуникации объектоцентрична, ее не интересуют монологи, обращенные в пространство - просто потому, что последние не создают коммуникативного поля. Коммуникация - это всегда диалог; его субъект (адресант) порождает текст - в широком смысле, т.е. включая вербальный и невербальный компоненты, с целью изменить информационное состояние конкретного объекта (адресата), единичного или, чаще, множественного, а, как следствие, обычно и его поведение. Соответственно адресант должен обладать максимумом информации об адресате: нельзя претендовать на изменение незнакомого объекта, метод "черного ящика" здесь едва ли продуктивен. Чем адекватнее, чем детальнее модель объекта-адресата, тем меньшие усилия нужно прилагать для обеспечения обратной связи, ибо надежная модель дает возможность достаточно точного предсказания эффекта коммуникативных усилий. Отсюда связь теории коммуникации с заслуженно популярной в последнее время теорией рефлексивного управления, которая исходит именно из экономии затрат на получение сигналов обратной связи за счет предсказуемости реакций управляемого объекта.
Координация речевых действий в диалоге происходит на двух уровнях: предметно-логическом (когнитивная координация) и прагматическом (модальная координация). Характер когнитивной и модальной координации в диалоге зависит от принципов и правил конвенционального поведения, принятых в данной социальной сфере общения в целом и в данном речевом жанре в частности. Основными факторами, влияющими на характер координации речевого поведения, являются статусно-ролевая характеристика собеседников и степень официальности / неофициальности отношений говорящих. В диалоге с вертикальным типом отношений главная роль в координации речевого поведения принадлежит собеседнику с более высоким социальным статусом. Так, в информативном и регулятивном жанрах общения функцию одностороннего управления речевым поведением собеседника выполняет адресант, в интересах которого и осуществляется этот диалог. В диалоге с горизонтальным типом отношений (например, обмен мнениями) оба участника в той или иной степени, в зависимости от личностно-психологических характеристик, принимают участие в его координации. Обычно главную роль в координации речевого поведения при горизонтальном типе отношений отводят адресату, «второму собеседнику», который при помощи своих ответных речевых ходов осуществляет «поддерживание» или «придерживание» речевой инициативы первого собеседника.
В опубликованной 45 лет назад работе А.А. Реформатского шла речь о совместном существовании в устном коммуникативном акте нескольких знаковых кодов и затрагивались проблемы, относящиеся к функционированию в тексте знаков разной природы. А.А. Реформатский считал, что без решения вопросов о том, как происходит невербальная коммуникативная деятельность человека данной культуры и общества и каково соотношение невербальных единиц диалога с вербальными, "немыслимо моделирование коммуникативных систем и самого мыслительного процесса". Ученый подчеркивал исключительную важность жестового, или, иначе, кинетического, поведения человека как связующих звеньев между мыслительной и речевой деятельностью. По мнению А.А.Реформатского, в акте устного общения никогда не осуществляется простое кодирование смысла или перекодирование информации. В нем сосуществуют параллельно разные системы обработки знаковой информации, и "хотя они как-то и конкурируют в принципе, но не накладываются друг на друга, а представляют собой более сложное соотношение".
По соотношению вербального и невербального компонентов устного текста ярко противопоставлены два типа коммуникации и два типа культуры –
высоко-кинетическая и низко-кинетическая. Высоко-кинетическая культура в сильной степени соединяет вербальное высказывание и телесное знаковое поведение. Высоко-кинетическая коммуникация особенно характерна для районов и культур Средиземноморья, Южной Америки, юго-востока Европы и некоторых других. В низко-кинетической культуре, которая свойственна, например, населению Северной Америки, Скандинавии или севера Германии, резко преобладает вербальная составляющая. Существуют также промежуточные культуры. К ним из изученных на сегодня культур принадлежат, например, культуры Чехии, Китая, Японии. По мнению Г.Е. Крейдлина, к промежуточным культурам относится также Россия. Сегодня представителями разных наук – лингвистами, социологами, психологами и специалистами в области невербальной семиотики, комплексной науки, одной из задач которой является как раз выявление и описание природы и механизмов невербальной знаковой коммуникации, – проводятся полевые и лабораторные исследования, цель которых выявить закономерности, обусловливающие диалогическое взаимодействие вербального и невербальных знаковых кодов. На передний план выходит действие отдельных параметров и сочетаний параметров, обусловливающих коммуникативную деятельность человека, а также выявление тех семантических областей, которые жесты обслуживают вместе с речью. Во многих ситуациях общения невербальные знаки и модели поведения оказываются более эффективными, чем вербальные, а для выражения определенных типов содержания и в некоторых ситуациях, например, когда речь затруднена из-за высокого уровня фонового шума или когда происходит общение с маленькими детьми, плохо освоившими речь, могут быть использованы только они.
Р. Дирвен и М. Веспур (c. 194) схематически отображают соотношение вербального и невербального в коммуникации, разграничивая средства выражения на вербальные (текст), невербальные и паралингвистические (интерпретационные ключи коммуникации), связанные с интерпретационным базисом говорящего/слушающего - фондом их знаний, идей, чувств (см. схему 1).
Вербальная коммуникация может иметь устную и письменно-печатную разновидность. В связи с распространением технических каналов информации (телевидение, кино, радио), устная коммуникация пополняется новыми речевыми жанрами с нетрадиционными для межличностной устной коммуникации свойствами.
Вербальная коммуникация в различных ее формах с учетом невербальных коммуникативных факторов является одним из объектов лингвистической теории текста и коммуникации и рассматривается как целенаправленная лингвопсихоментальная деятельность адресанта и адресата по осуществлению информационного обмена.

Текст в аспекте коммуникации рассматривается как "целостная семиотическая форма психоречемыслительной человеческой деятельности, концептуально и структурно организованная, диалогически встроенная в интериоризованное бытие, семиотический универсум этноса или цивилизации, служащая прагматически направленным посредником коммуникации" (Селиванова, с.32). Текст участвует в обмене коммуникативной деятельностью в качестве предметно-знакового носителя обмена» (Сидоров, с. 69).

Умберто Эко выстраивает более сложную схему, рассматривая текст как целостный акт коммуникации, включающий в себя различные семантические коды, оперируя которыми, читатель осуществляет его интерпретацию. При таком подходе автор и читатель (вернее, «модель читателя», Lettore Modello, или, как он обозначен в переводе, «М-Читатель») включаются в рамки текста, однако «не как реальные полюсы акта сообщения, но как “актантные роли” этого сообщения.
Понятие текста существенно трансформировалось в связи с введением в лингвистический обиход понятия дискурса. Принято считать, что понятие дискурса было введено основоположником трансформационного и дистрибутивного и анализа 3. Харрисом в 1952 году. Как одна из сторон дистрибуции дискурс рассматривался 3. Харрисом на основе сети эквивалентности между фразами и цепочками фраз как высказывание, сверхфразовая единица в контексте других единиц и связанной с ними ситуации.
В современной лингвистике термин «дискурс» употребляется в различных значениях, однако наиболее употребительными являются преимущественно четыре значения данного понятия.
Первое значение дискурса как текста, высказывания, погруженных в определенную социокультурную ситуацию, аналогично пониманию дискурса 3. Харрисом.
В лингвистике текста 70-х годов термины «дискурс» и «текст» обычно отождествлялись, что объяснялось отсутствием в некоторых европейских языках слова, эквивалентного франко-английскому «дискурс», его вынуждены были заменить наименованием «текст». Такое терминологическое отождествление привело к тому, что дискурс и текст стали рассматриваться как эквиваленты. Так, в «Кратком словаре терминов лингвистики текста» Т.М. Николаевой дискурс имеет такие версии: «связный текст; устно-разговорная форма текста; диалог; группа высказываний, связанных между собой по содержанию; речевое создание как данность письменное или устное» (с. 33). Для разведения понятий текста и дискурса первоначально использовалось разграничение аспектов, которые они представляли: дискурс - социальный, а текст языковой. Этому способствовало влияние концепции Э. Бенвениста, считавшего дискурс речью, неотделимой от говорящего, а также работы голландского ученого Т. ван Дсйка, рассматривавшего текст как статический объект, а дискурс как способ его актуализации в определенных ментальных и прагматических условиях. В этом значении дискурс соотносился и с высказыванием: «высказывание это последовательность фраз, заключенных между двумя семантическими пробелами, двумя остановками в коммуникации; дискурс - это высказывание, рассматриваемое с точки зрения дискурсного механизма, который им управляет» (Квадратура смысла, c. 27). Транспонируя это различие на оппозицию текста и дискурса, можно сказать, что текст как высказывание, погруженный в условия его производства и восприятия, функционирует как дискурс.
Второе значение дискурса исходит из первого. Оно стало результатом разработки Т. ван Дейком концепции коммуникативной природы текста. В начале 80-х годов ученый избрал иное стержневое слово дефиниции дискурса - коммуникативное событие. Он подчеркивал: «Дискурс, в широком смысле слова, является сложным единством языковой формы, значения и действия, которое могло бы быть наилучшим образом охарактеризовано с помощью понятия коммуникативного события или коммуникативного акта... Говорящий и слушающий, их личностные и социальные характеристики, другие аспекты социальной ситуации, несомненно, относятся к данному событию» (1989, с. 121-122). Применительно к письменным текстам ученый отмечает необходимость анализа текстов с точки зрения динамической природы их производства, понимания и выполняемого с их помощью действия. С его точки зрения, дискурс - это существенная составляющая социокультурного взаимодействия, характерные черты которого - интерес, цели и стили (1989, с. 53). Основными чертами дискурса во втором значении являются контекстуальность, личностность, процессуальность, ситуативность, замкнутость.
Контекстуальность дискурса сопряжена с другими его признаками и описывается как совокупность «излагаемых событий, их участников, перформативной информации и «не-событий», т е. а) обстоятельств, сопровождающих события; б) фона, поясняющего событие; в) оценку участника событий; г) информацию, соотносящую дискурс с событиями», определяясь не столько последовательностью предложений, сколько общим для создающего дискурс и его интерпретатора миром.
Личностность дискурса двусторонняя: с одной стороны - это конкретное взаимодействие двух индивидуальных сознаний (адресанта и адресата), с другой, это выражение себя, своего индивидуального сознания в коммуникативной ситуации (данная проблема активно разрабатывается дискурсивной психологией). П. Серио, сопоставляя говорящего и субъект высказывания, отмечает, что последний приобретает существование только в акте высказывания и представляет собой категорию дискурса, «реальность речи» (Квадратура смысла, с.16).
Процессуальность дискурса заложена в рассмотрении его не как завершенного продукта, а процесса, протекающего при наличии как минимум двух участников, в спонтанном общении интерпретирующих высказывание друг друга и совместными усилиями разрабатывающих структуру дискурса в каждый данный момент. В дискретном акте коммуникации процессуальность дискурса проявляется в деятельностной сопряженности на основе текста фаз порождения и рецепции.
Ситуативность дискурса обеспечивается его временными и пространственными координатами. Ситуативный, событийный подход к определению дискурса позволяет привлечь к исследованию текста множество коммуникативных, социальных и др. экстралингвальных факторов.
Третье значение дискурса наиболее распространено в современной лингвистической литературе, оно исходит из положения французской семиотической традиции об отождествлении дискурса с речью, преимущественно устной. В «Объяснительном словаре семиотики» А. Ж. Греймас и Ж. Курте определяют дискурс как тождественное тексту понятие в аспекте семиотического процесса: «В первом приближении дискурс можно отождествить с семиотическим процессом, который... следует понимать как все многообразие способов дискурсивной практики, включая практику языковую и неязыковую...» (с.488). Соотнося дискурс с коммуникативным процессом и накладывая их на соотношение языка и речи, семиотики рассматривали дискурс как строго привязанное к акту речи событие, которое моделирует, варьирует и регулирует языковые нормы и протограмматические формы языкового сознания, переводя его в речь.
Прагматическая дифференциация всего дискурсивного массива языка обусловила метонимизацию термина «дискурс» и использование его в четвертом значении как типа дискурсивной практики. В таком понимании дискурс представляет собой коммуникативно-прагматический образец речевого поведения, протекающего в определенной социальной сфере, имеющий определенный набор переменных: социальные нормы, отношения, роли, конвенции, показатели интерактивности и т.д. Такое значение дискурса используется в функциональной прагматике, рассматривающей его как единицы, формы речи, интеракции, которые могут являться частью повседневной речевой деятельности, но могут также проявляться в институциональной области. Основным свойством дискурса в данном понимании является регулярность соприсутствия говорящего и слушающего (интеракции лицом к лицу). Эти регулярные интеракции рассматриваются в совокупности как взаимодействие представителей определенных социальных групп (врач - пациент, политик - гражданин) или внутри обособленной области общественных отношений (учить - учиться) и т.д. В таких случаях дискурс может в какой-то мере сближаться с понятием «функциональный стиль» или, скорее, подстиль. Ю.С. Степанов считает причиной того, что при живом термине «функциональный стиль» потребовался другой - «дискурс», особенности национальных лингвистических школ: «в то время как в русской традиции... «функциональный стиль» означал прежде всего особый тип текстов..., но также и соответствующую каждому типу лексическую систему и свою грамматику, в англосаксонской традиции не было ничего подобного прежде всего потому, ч т о не было стилистики как особой отрасли языкознания» (Язык и наука конца XX века, с. 36).
Сам Ю.С. Степанов считает, что дискурс не может быть сведен к стилю - дискурс является неким подъязыком в языке, возможным альтернативным миром в мире языка. Это, по мнению ученого, меняет исходный тезис о языке как системе систем на положение о языке как системе разных систем. Ю.С. Степанов связывает дискурс с особым миром, «за которым встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления, особая семантика», а также собственный идеальный адресат (там же, с. 42 – 44).
Дискурс в метонимическом значении подстиля и формы речи употребляется широко в современной прагмалингвистике и речеведении для выделения совокупности дискурсивной реализации определенного речевого жанра (социально, культурно и т.д. контекстуализированной).
В данной лекции мы будем далее употреблять термин дискурс преимущественно во втором значении - как коммуникативной ситуации в совокупности ее составляющих.
Модель коммуникативной ситуации (дискурса) представляет собой системную корреляцию определенных составляющих, опосредующих информационный обмен и коммуникативные действия, а также соотношение некоторых операций, результатом которого является передача информации от источника-адресанта через его текст к реципиенту-адресату. В научной литературе моноязыковая коммуникативная ситуация моделировалась по-разному в зависимости от фокуса ее рассмотрения (технического, культурного, философского, семиотического, эстетического, лингвистического и т.д.) и типа (к примеру, письменная, устная, художественная, научная и т.д.). Коммуникативные модели отображали различное количество составляющих дискурса, различную направленность связей между ними. Однако в целом все коммуникативные модели базировались на одном традиционном звене связи «адресант - текст (сообщение) - адресат» вне зависимости от разграничения персональной и надперсональной коммуникации.
Отсюда вытекает деление коммуникации, исходя из количества собеседников, чаще адресатов, па внутреннюю (внутренний диалог одного человека), межличностную (диалог двух), коммуникацию малых групп (3-5 человек), публичную (20-30 и более), организационную (100 и более), массовую (1000 и более) или разграничение коммуникации на аксиальную (ахis - ось), т.е. конкретно адресованную, и ретиальную (гetе - сеть), т.е. массовую, где адресат - тот, кто находится в зоне передачи.
Наибольшее распространение (в том числе в лингвистике) получили информационно-технические модели коммуникации (см. один из вариантов такой модели на схеме 2 ниже).
Особое место в данной модели отводится коду. Код устанавливает: 1) репертуар противопоставленных друг другу символов; 2) правила их сочетания; 3) окказионально взаимооднозначное соответствие каждого символа какому- то одному означаемому. Язык и речь с их системностью являются таким кодом. Одним из путей усложнения кода
2

Является ввод элементов избыточности, снимающий энтропию и повышающий предсказуемость. Языковой код обладает высокой степенью избыточности. В любом языке существует две тенденции: к избыточности, повышающей предсказуемость и уменьшающей энтропию коммуникации, и к экономии, также повышающей предсказуемость, ибо снятие несуществующих компонентов может повысить скорость обработки информации.
Еще одна рассматриваемая нами модель принадлежит И.П. Сусову, творчески развившему идеи Ч. Пирса и Ч. Морриса. Ученый представил замкнутую многореляционную модель, введя в нее два сигнификата - содержания: порождаемого адресантом и воспринимаемого адресатом, - а также две прагматемы: намерение (интенцию) и интерпретанту. Важным в модели И.П. Сусова является разграничение одного высказывания (форма знака) и двух смыслов, исходящее из прагматической знаковой концепции Ч. Пирса. В основе данной модели, которую можно назвать прагматической, - треугольник, включающий два антропоцентра-коммуниканта и референтную ситуацию как контекст высказывания. Все составляющие метасхемы взаимно соотнесены и обусловлены (см. схему 3). Критически пересмотрев знаковую модель Ч. Морриса, И.П. Су сов подчеркивает, что она «не учитывает того, что знаки (как простые, т
и т.д.................


Виды коммуникативной деятельности
Поскольку коммуникация осуществляется в различных формах и по различным каналам, она предусматривает различные виды коммуникативной деятельности: говорение слушание, чтение, письмо и т. д. Коммуникация является двусторонним процессом, и поэтому действия со стороны отправителя и получателя информации синхронизируются, являясь своего рода зеркальным отражением друг друга. Так, говорение всегда идет в паре со слушанием, а жестикуляция и мимика – в паре с их зрительным восприятием. Эти закономерности являются универсальными как для коммуникации внутри одной культуры, так и для МК. Специфика МК может проявляться в различном распределении видов коммуникативной деятельности между носителем и неносителем языка как следствии различного уровня культурно-языковой компетенции. Так, коммуникант, плохо владеющий языком, скорее всего, будет говорить меньше, чем его собеседник – носитель языка. Человеку с низким уровнем языковой компетенции чаще приходится прибегать к мимике и жестикуляции и т. д. Эта закономерность является одним из проявлений асимметрии в МК.
Контекст МК
Информация, составляющая основу коммуникации, существует не изолированно, а в макро- и микро контексте, на фоне определенной картины мира, которая формируется в течение всей жизни индивидуума. Сам термин “контекст” используется в теории МК двояко. Эта двойственность, в частности, хорошо отражена в работах Э. Холла. С его точки зрения, понятие контекста связано с двумя совершенно различными, хотя и взаимосвязанными процессами, один из которых осуществляется внутри организма человека, а другой – вне его. Внутренний контекст включает прошлый опыт коммуниканта, запрограммированный в его сознании и структуре нервной системы. Под внешним контекстом, в свою очередь, подразумевается физическое окружение, а также иная информация, имплицитно содержащаяся в коммуникативном взаимодействии, включая характер межличностных взаимоотношений между коммуникантами и социальные обстоятельства общения (Damen 1987: 77 – 79).

Если исходить из этой точки зрения, то в качестве внутреннего контекста выступает вся совокупность пресуппозиций и фоновых знаний, ценностные установки, культурная идентичность и индивидуальные особенности языковой личности. Сюда же может быть отнесен настрой (юмористический, серьезный, дружелюбный и т. д.), с которым коммуникант вступает в общение и который, в терминологии Р. Л. Уивера II, составляет “психологический контекст коммуникации”: (Weaver II 1993: 22 – 23).

В понятие внешнего контекста входят место (локальный контекст), время (хронологический контекст), сфера и условия общения, определяющие его характер. Для МК важным обстоятельством является то, на “чьей” территории (своей, чужой или нейтральной) происходит общение. Географическое положение определяет разновидности культуры, составляющей фон коммуникативного процесса. При этом государство можно рассматривать как макроконтекст, а конкретное место, где осуществляется коммуникация – как микроконтекст. Между понятиями микро- и макроконтекста в таком случае будет просматриваться ряд ступеней: государство – регион – город/деревня – конкретное местонахождение коммуникантов (например, улица, школа или офис). Локальный контекст будет оказывать влияние на ряд параметров межкультурного общения и определять его специфику. Коммуникант, находящийся на своей территории, чувствует себя более комфортно, чем иностранец и лучше ориентируется в пространстве собственной культуры. В столицах межкультурные различия нивелированы в большей степени, чем в глубинке, где сохраняются этнические традиции и имеются различные формы проявления провинциализма. Характер коммуникации на рабочем месте и дома будет различаться по степени углубления в бытовую культуру и влияния личностных факторов.

Временной контекст, то есть хронологический период, к которому относится конкретная коммуникативная ситуация, также оказывает влияние на ее исход. В различные периоды времени по-разному складываются взаимоотношения между государствами и их международный авторитет, что, в свою очередь, определяет характер самоидентификации участников МК, их ощущение полноценности/ущербности, отношение к партнеру по коммуникации и другие проявления динамического характера МК.

С хронологической точки зрения коммуникация может быть одновременной и разновременной. Одновременность при этом является понятием относительным, в силу линейности общения. Тем не менее, одновременным можно считать общение лично и по телефону, а также по Интернету в режиме on-line. Небольшой разрыв имеется между отправлением и получением электронной почты, больший по времени – между отправкой и получением обычного письма. Существует также коммуникация через года и эпохи с помощью литературных произведений, памятников, картин и т. д. В силу неодновременного развития разных культур, наблюдается их несостыковка в синхронии (опережение/отставание по некоторым параметрам), которая может становиться причиной непонимания в МК.

Еще один параметр внешнего контекста – это сфера общения, в признаках которой, по утверждению Б. Ю. Городецкого, прямо или косвенно отражается круг потенциальных участников диалога и виды удовлетворяемых ими жизненных функций (Городецкий 1989: 16). Представляется возможным выделить следующие сферы общения для МК:


  • дипломатическая деятельность;

  • профессиональные контакты;

  • торговля, бизнес;

  • международные обмены;

  • учеба за границей;

  • путешествия;

  • миграция;

  • военные действия.
А. Аппадурай рассматривает новые “неизоморфные” пути глобальных культурных информационных потоков, которые осуществляются при помощи:

  1. этносов (еthnoscapes) - иммигрантов, беженцев, туристов и т. д.;

  2. финансовых средств (finanscapes);

  3. оборудования и технических средств (technoscapes);

  4. средств массовой информации (mediascapes),

  5. идеологий (ideoscapes) (Appadurai 1990).
Эти потоки также непосредственно связаны с различными сферами общения как видами коммуникативного контекста.

Помимо того, существует возможность рассмотрения контекста под другими углами зрения. Так, М. Л. Макаров выделяет “экзистенциальный контекст - мир объектов, состояний и событий; ситуационный контекст - обширный класс социальных детерминант (тип деятельности, предмет общения, уровень формальности или официальности, статусно-ролевые отношения, место общения и обстановка, социально-культурная среда) <...>; акциональный контекст - подкласс ситуаций, которые конструируются самими речевыми действиями” (Макаров 1998: 114 – 116).

Моменты внешнего сходства между контекстами общения могут вводить участников МК в заблуждение. Например, сфера профессионального общения в разных культурах различается с точки зрения степени формальности/неформальности, используемых коммуникативных стратегий, характера взаимоотношений между начальником и подчиненными и т. д.

Традиционным для коммуникативистики считается разграничение между высококонтекстными и низкоконтекстными культурами, разработанное Э. Холлом. Низкоконтекстными считаются культуры, в которых основная часть информации, которой обмениваются коммуниканты, закодирована в сообщениях на эскплицитном уровне. В высококонтекстных культурах, напротив, бóльшая часть информации существует на уровне контекста (внутреннего или внешнего). Признаками высококонтекстных культур считается их традиционность, устойчивость, эмоциональность и несклонность к переменам, в то время как низкоконтекстные культуры ассоциируются с динамизмом и высоким уровнем технологического развития. Благодаря активному использованию контекста, характер передачи информации в высококонтекстных культурах отличается экономичностью и эффективностью.

Практически все исследователи без колебания относят американскую культуру к разряду низкоконтекстных. Поскольку существенная роль контекста в коммуникации, как правило, ассоциируется с коллективизмом, многие ученые склонны считать русскую культуру высококонтекстной.

Представляется, однако, что Россия, которая на протяжении всей своей истории испытывает значительные влияния как с запада, так и востока, занимает промежуточное место между низкоконтекстными (западными) и высококонтекстными (восточными) культурами. С одной стороны, русские гордятся своей прямотой и выражают информацию достаточно эксплицитно (например, в ситуациях делового общения), с другой стороны, в эмоциональной сфере они отяготеют к зашифровке части информации в имплицитной, косвенной, осложненной форме.

При контакте культур существует опасность как недооценки, так и переоценки роли контекста в коммуникации. Например, американцы не всегда в достаточной мере учитывают роль контекстуальной информации при общении с представителями высококонтекстных культур, в результате чего партнеры по коммуникации расценивают их поведение как невежливое и бестактное. Американцы, в свою очередь, обвиняют представителей высококонтекстных культур в нежелании четко и ясно выражать свои мысли и быть правдивыми.

С другой стороны, американцы, приезжающие в Россию с уверенностью, что это высококонтекстная культура, начинают выискивать в поведении русских скрытый смысл, кроющийся за эксплицитным общением, что также может приводить к коммуникативным провалам.

В целом для МК свойственно более низкоконтекстное общение, нежели для коммуникации внутри родной культуры, поскольку участники МК интуитивно отдают себе отчет в том, что их партнеры-иностранцы недостаточно хорошо знакомы с инокультурным контекстом. В таких ситуациях важно соблюдать чувство меры и вести себя так, чтобы разъяснение контекста действительно служило целям общения, а не превращалось в “разжевывание” информации, обидное для собеседника. Установление разумного баланса между известной и новой информацией требует понимания как родной, так и чужой культуры.
^ Параметры содержания информации
Коммуникативная компетентность предполагает умение выбрать приемлемую для обеих сторон тему общения. “Безопасными” темами при общении малознакомых людей считаются погода, дети, род занятий, домашние животные. “Опасные” темы включают религиозные верования и политические убеждения (Crystal 1987: 117), сексуальные, этнические и расовые проблемы. С. А. Сухих и В. В. Зеленская предлагают разграничивать три класса тем: нейтральные, предметно-профессиональные и личностные (1998: 11). Представляется, что наиболее опасными являются последние, в силу того, что они задевают коммуникантов “за живое” и могут вызвать разную эмоциональную реакцию.

В разных культурах различается степень чувствительности и терпимости к определенным темам. Например, абсолютной неприемлемой в США считается вопрос о зарплате собеседника. В связи с той большой ролью, которую сегодня в США играет понятие политической корректности, круг нежелательных тем резко возрос и включает проблемы феминизма, семейного положения, этнического происхождения и т. д.

По тематике беседы могут быть монотематическими и политематическими (Городецкий 1989: 17), с фиксированными и нефиксированными темами. Важным умением для МК является коммуникативная гибкость, которая, в частности, проявляются в умении переключать темы (особенно в неприятных ситуациях).Частота переключения тем также национально обусловлена и в случае расхождений между культурами может быть квалифицирована как нетерпение или, наоборот, назойливость. Иногда тематика беседы строится вокруг ключевого слова, неверное понимание которого может привести к отсутствию “тематического сцепления” между партнерами и к коммуникативной неудаче. Например, когда американский гость спрашивает русского коллегу о “faculty” , он обычно имеет в виду профессорско-преподавательский состав. Если русский собеседник поймет это слово в британском значении – как "факультет" , то затем в течение некоторого времени коммуниканты будут вести беседу, не осознавая, что речь идет о разных понятиях.

Как справедливо отмечает В. И. Карасик, “тематическое, стилистическое и структурное единство дискурса является его конститутивным признаком, который осознается в случае дезинтеграции текста”. (Карасик 1998: 188). Нарушение смысловой целостности текста заставляет участников МК прибегать к обратной связи с целью двойной верификации содержания дискурса – на предмет логической связанности высказываний и межкультурных различий, которые могут стать причиной непонимания.

Объемные характеристики высказываний коммуникантов также могут различаться в зависимости от культурной принадлежности. Например, всем известно, что грузинские тосты отличаются пространностью, в то время как русские достаточно лаконичны ("За ваше здоровье!" ). Межкультурные расхождения могут привести к тому, что собеседник будет квалифицирован как слишком многословный, или, напротив, неразговорчивый. Так, например, известна неприязнь Нэнси Рейган по отношению к Раисе Горбачевой. “С того момента, как мы познакомились, она все время говорила, говорила и говорила, - вспоминает Н. Рейган. – Я не могла и словечка вставить”. Д. Таннен справедливо отмечает, что, возможно, Раиса Горбачева в этот момент недоумевала, почему Нэнси все время молчала, возложив на нее бремя поддержания беседы (Tannen 1990: 201).

Межкультурное общение также отличается по стилистической тональности и жанру. Для американцев, как известно, традиционен бодрый, оптимистичный настрой, в то время как русские в большей степени склонны к философствованию и пессимизму.

В целом МК отличается высокой степенью структурированности и ритуальности. В межкультурном общении борются две противоположные тенденции: с одной стороны, необходимость соблюдения правил и норм, необходимых для успешного взаимодействия представителей разных культур, с другой стороны – важность учета многочисленных переменных, обусловливающих динамический характер МК.

Способы кодифирования информации
Слово только оболочка,

Пленка, звук пустой, но в нем

Бьется розовая точка,

Странным светится огнем.

^ Арс. Тарковский
Понятие кода является одним из ключевых для теории коммуникации. По сути своей, кодирование представляет собой конвертирование одной сигнальной системы в другую (The Oxford Companion to the English Language 1992: 228). Для зашифровки информации может использоваться внутренний код ("язык мысли") или внешний код (существующий в вербальной и невербальной форме).

Механизмы внутренней речи соотносятся с универсально-предметным кодом (в терминологии Н. И. Жинкина), на котором в памяти человека записан его собственный опыт, языковые и практические знания, активизируемые по мере необходимости и выступающие как основа понимания новой информации. Существует распространенное мнение о том, что в глубинных структурах речепорождения "национально-языковая специфика информации нейтрализуется общечеловеческими схемами смыслообразования, однако эта специфика явственно (эксплицитно) проступает в поверхностных структурах коммуникации" (Горелов 1990: 233).

В качестве внешних кодов могут выступать вербальные знаки, паралингвистические средства, жестикуляция, мимика, пантомимика (язык тела), проксемика (физическая дистанция), социальная дистанция, одежда, косметика, такесика (прикосновения).

Культурный код также включает архитектуру, дизайн интерьера, артефакты, графическую символику, художественные и другие формы воздействия (танцы, парады и т. п.), запахи, цвета, вкусовые предпочтения, различные формы удовольствия, так или иначе связанные со ртом (курение, жевание резинки), влияние температуры, косметику, сигналы, применяемые полицией, водителями, символику, связанную со временем и даже тишину (Ерасов 1997: 445). Выделяются и некоторые другие виды кодов, как, например, код природы, код телесных чувств (зрения и обоняния), код движения (Cофронова 1998) и т. д.

Вербальные и невербальные коды имеют свою сложнейшую структуру, функционирующую на разных уровнях. С.А. Сухих и В. В. Зеленская пишут об экспонентном уровне знакового, предметного кода, со своим концептуальным синтаксисом, который упорядочивает связи в семантических структурах и фиксирует картину мира. Элементы кода организованы в семантические пространства - “чанкс” и более жестко упорядоченные структуры - фреймы и скрипты (Сухих, Зеленская 1998: 82).

Для того, чтобы коммуникация могла состояться, необходимо, чтобы отправитель и получатель информации пользовались одним и тем же кодом или, по крайней мере, сходными кодами. Чем больше общих элементов содержат коды адресанта и адресата, тем больше вероятность взаимопонимания между ними. Например, русские и украинцы могут неплохо понимать друг друга благодаря сходству восточнославянских языков.

Иллюзия коммуникантов заключается в том, что, общаясь на родном языке, они являются хозяевами кода, присваивая его и используя по своему усмотрению. На самом деле, если детально проанализировать интенцию языковой личности и ее осуществление, то окажется, что лишь небольшая часть информации, закодированная в вербальных и невербальных знаках, соответствует коммуникативному намерению личности. К сожалению, мы не властны над значительной долей сведений, которые через код получает от нас (и о нас) собеседник.

При совпадении кодов открываются каналы коммуникации, при несовпадении эти каналы блокируются. Блокировка может быть полная и частичная. При полной блокировке участники коммуникации обычно осознают возникшие затруднения и включают обратную связь. При частичной блокировке возникает иллюзия коммуникации, когда, по крайней мере, одному из участников кажется, что общение осуществляется нормально. Т. М. Дридзе называет такую иллюзорную коммуникацию "псевдокоммуникацией" (Дридзе, 1996: 147). Элементы одного кода, вкрапляющиеся в другой код, становятся причинами частичной или полной блокировки каналов коммуникации.

Если исходить из точки зрения Дж. Стайнера, уподобляющего коммуникацию внутри одной культуры процессу перевода (Steiner 1975: 48), то МК представляет собой двойной или даже тройной перевод: межъязыковой, межкультурный и межличностный, причем на каждом уровне используются специфические способы кодировки соответствующей информации. Некоторые исследователи пишут о наличии двух кодов: собственно языкового и культурного (Hoopes 1980: 29); другие рассматривают их как составляющие единого кода (Салсо 1996: 359). В любом случае, необходимо признать, что между языковым и культурным аспектами коммуникации существуют тесная взаимосвязь и взаимозависимость, в результате чего часто бывает трудно (или даже невозможно) определить, где кончается одно и начинается другое. Поэтому при анализе МК мы считаем целесообразным исследовать культурно-языковой код как сложную, многокомпонентную структуру.

Для МК необходимо формирование особого механизма контроля, который, параллельно с языковым компонентом кода, курировал бы его культурный компонент. Нереально познать все богатство чужой культуры, но можно сформировать открытость к ее восприятию, поэтому речь идет о развитии умения воспринимать сигналы включения культурного кода и готовности его декодирования, что могло бы свести до минимума, если не ликвидировать совсем, моменты межкультурного непонимания.

Впрочем, надо иметь в виду, что использование одного и того же кода не гарантирует успеха коммуникации. Последний зависит от уровня культурно-языковой компетенции участников общения. Кроме того, многозначность вербальных и невербальных знаков также снижает эффективность кода. Специфика английского языка, существующего в разных территориальных вариантах, приводит к тому, что одни и те же элементы языкового кода могут использоваться для передачи разных значений (например, в американском и британском вариантах английского языка).

Культурно-языковой код теснейшим образом связан с менталитетом и национальным характером своего носителя и оказывает влияние на отбор и способ представления информации. Что фактически кодируется в языковом знаке? Слово "Линкольн" – это лишь имя собственное, однако его произнесение активизирует информацию, закодированную в памяти коммуниканта. Эта информация разворачивается в цепочку ассоциаций: "Линкольн – президент США – первый президент – бревенчатая хижина – Гражданская война – убит в театре" и т. д., причем содержание этой цепочки различно для разных индивидуумов и зависит от объема их культурной грамотности, фоновых знаний, пресуппозиций и т. д. Именно внутренняя кодировка информации объясняет, почему слово или словосочетание может оставаться пустым звуком для одних людей и быть исполненным глубокого смысла для других. Поэтому информация на двух концах коммуникативной цепочки (т. е. закодированная отправителем, а затем раскодированная получателем) никогда полностью не совпадает.

Таким образом, нельзя не согласиться с мнением, согласно которому любое декодирование представляет собой новое кодирование (Lodge 1984: 25). Однако, в отличие от коммуникации внутри одной культуры, где индивиды или группы используют “подкоды” единого национально-культурного кода, МК предполагает полное перекодирование информации с использованием бесчисленного множества вербальных и невербальных знаков. Сложность МК заключается в в том, что адресант А кодирует в контексте сообщение, используя пресуппозиции и фоновые знания, присущие его культуре, в то время как адресат В декодирует сообщение, используя другой набор пресуппозиций и фоновых знаний. Декодирование информации фактически представляет собой новое кодирование, то есть перевод информации на свой собственный код.

Успешное использование кодов в МК требует от коммуникантов умения "состыковать" коды, вычленить в них сходные элементы, на которые можно опереться в процессе общения. Так, способность найти в русском и английском языке слова со сходными корнями (например, латинского и греческого происхождения), а также использовать в качестве опоры такие универсальные элементы, как цифры, даты, имена собственные, дает возможность даже людям, слабо владеющим иностранным языком, в общих чертах понять содержание газетного текста.

Язык, выступающий как средство межкультурного общения, как правило, является родным для одной стороны и иностранным для другой (за исключением тех случаев, когда контактируют представители разных стран, но носители одного и того же языка). В такой асимметричной ситуации использование одного и того же языка не гарантирует гладкого осуществления процесса кодирования/декодирования. Во-первых, из-за разного уровня языковой компетенции информация, закодированная носителем языка, не может быть адекватно извлечена иностранцем. Кроме того, привычка неносителя кодировать информацию в единицах родного языка может обусловить автоматический перенос способа кодирования на другой язык. В таком случае будет возникать культурно-языковая интерференция, которая может стать коммуникативным барьером.

Способы кодирования информации также различаются в зависимости от социальной принадлежности индивида. В качестве кодов, используемых для отграничения одной социальной группы от другой, используются диалекты, сленг, профессиональный жаргон и т. д. Это обстоятельство может затруднять декодирование сообщений в МК. Например, русские студенты, неплохо овладевшие литературным английским в российском университете, теряются, оказавшись в США в среде сверстников, изъясняющихся на молодежном жаргоне. С другой стороны, специалисты из одной области (например, математики или компьютерщики) могут понять друг друга даже при очень ограниченном уровне владения языком, поскольку в своей профессиональной деятельности пользуются сходными кодами.

Не будучи статичным, код видоизменяется под влиянием многочисленных исторических и социальных факторов. Например, исследователи отмечают, что в советскую эпоху существовало два независимых, но противопоставленных друг другу кода – один для ритуализированного мира общественной жизни, а другой – для межличностного взаимодействия (Anderson et al.). Сегодня кодировка информации в русской лингвокультуре существенно отличается от ситуации десятилетней давности с точки зрения использования в ней лексических, грамматических, синтаксических средств, роли заимствований, доли вербальных и невербальных средств, зрительных и слуховых образов, жанровой и ситуативной уместности и т. д.

Декодирование невербальных сообщений также зависит от того, насколько состыкуются соответствующие коды в контактирующих культурах. В качестве кода могут выступать музыка, зрительные образы и т. д. Язык музыки традиционно считается универсальным, однако использование его как кода также требует определенного уровня компетенции со стороны пользователей. Если коммуникант не понимает народную музыку, то она не является для него значимой. Кроме того, даже если адресант может расшифровать эмоциональную сторону сообщения, важная часть передаваемой информации может оказаться "за кадром" (например, привязка музыкального произведения к определенному историческому периоду, авторство, культурные). То же самое происходит со зрительными образами. Например, аналоги американских произведений монументально-прикладного искусства 30 - 40-х годов, созданных в период "Нового курса" президента Рузвельта, в России имеют ярко выраженную печать "социалистического реализма" и отличные от американских идеологические и исторические ассоциации.

Понятие ограниченного (restricted) и развернутого (elaborated) языкового кода было введено в лингвистику Б. Бернстейном в 1960 г. Согласно его теории, развернутый код отличается от ограниченного большей сложностью и вербальной дифференциацией. Он обычно используется в профессиональном общении, художественной литературе и иных ситуациях, требующих детализации смыслов и творческого подхода к выражению эмоциональных нюансов. В противовес ему, ограниченный код приемлем для ситуаций неформального общения, где нет необходимости в использовании сложной лексики и построении развернутых высказываний, поскольку коммуниканты и без того понимают друг друга с полуслова. С языковой точки зрения, ограниченный код обладает достаточно высокой степенью предсказуемости и дополняется жестами и интонационными средствами. Различные социальные группы в разной степени владеют этими кодами. Классовые различия особенно ощутимы, когда речь идет о развернутом коде, поскольку владение им требует высокого уровня языковой компетенции.

Мы предлагаем использовать понятие развернутого и ограниченного культурно-языкового кода применительно к МК. Речь в данном случае идет как об уровне владения языком, так и знании культуры и способов ее зашифровки в языковых знаках. Очевидно, что при общении носителя культуры с иностранцем целесообразно пользоваться ограниченным культурно-языковым кодом, за исключением случаев, когда культурно-языковая компетенция иностранца приближается к уровню носителя языка. Следует помнить, однако, что использование ограниченного кода применимо к ситуациям МК лишь частично и до определенных пределов. Бытовое общение, которое "протекает пунктирно <...>, характеризуется спонтанностью, сильной ситуативной зависимостью, ярко выраженной субъективностью, нарушениями логики и структурной оформленности высказываний”, фонетической и семантической нечеткостью, заменой слов на приблизительные субституты (Карасик 2000а: 6), трудно для понимания с точки зрения неносителя лингвокультуры. Поэтому оптимальным для МК является использование простых и доступных языковых средств с сохранением фонетической и семантической четкости, облегчающей процесс коммуникации.

Идиолектный тип личности коммуниканта может оказывать влияние на вариацию кода общения (Лупьян 1986: 21; Сухих, Зеленская 1998: 91), мешая или помогая осуществлению коммуникации. Значимыми факторами при этом являются уровень владения кодом, то есть адекватность используемых знаков коммуникативной интенции, способность сочетать вербальный и невербальный код, кодировать эмоциональное состояние и т. д.

Актуальными для МК также являются процессы смешения и переключения кодов. Термин "смешение кодов" (code mixing) относится к гибридизации, а "переключение кодов" (code switching) – к переходу от одного языка к другому. То и другое, очевидно, в определенной степени присутствует в речи всех билингвов. Таким образом, коммуникант, владеющий языками А и B, может пользоваться тремя системами: А, B и С. Гибридные формы могут быть использованы при общении с другим билингвом, но не с монолингвом, говорящем на языке А или B (The Oxford Companion … 1992: 228). К гибридным языкам относятся Hinglish (Hindu + English) в Индии, Engalog или Taglish (Tagalog + English) на Филиппинах, Frenglish (French + English) в Квебеке и т. д.

Разновидностями гибридных языков являются пиджины и креольские языки. Пиджины представляют собой творческую переработку естественных языков, используемую как средство межэтнического общения в среде смешанного населения. Их характерные признаки - ограниченный словарный запас, упрощенная грамматическая структура, модификация фонологической системы, а также функциональные ограничения (Crystal 1987: 334; Виноградов, 1990: 374). Пиджины носят вспомогательный характер и отмирают по мере того, как в них отпадает необходимость. Креольские языки формируются на основе пиджинов и становятся родными для определенных коллективов их носителей (Дьячков 1990: 245). Своего рода гибридизация кодов наблюдается при интенсивных языковых контактах в среде высокообразованных коммуникантов.

Переход с одного языка на другой в процессе коммуникации получил название переключения кодов. Это явление может наблюдаться при контактах представителей любых групп, пользующихся различными кодами. Само по себе переключение кодов обладает знаковостью. Например, в знаменитом фильме Grease герой Джона Траволты переключается с “нормального” языка на сленг и превращается в другого человека. В результате его девушка не узнает своего возлюбленного в “крутом” парне, с характерной походкой и манерой изъясняться.

Как справедливо замечает А. Д. Швейцер, переключение кодов при билингвизме есть не что иное, как реакция на изменение социальной ситуации (Швейцер 1983: 28). Например, типичной является ситуация, когда члены русской семьи, проживающей в США, разговаривают между собой по-русски, а за пределами дома - по-английски. Нередко русская мама обращается к ребенку, выросшему в США, по-русски, а он отвечает ей по-английски. В таком случае переключение кодов идет по линии: говорение/слушание.

Интересно, как коммуниканты используют переключение кодов для общения с различными категориями собеседников. Например, негр-преподаватель американского колледжа на занятиях говорит на чистейшем английском литературном языке. Однако, общаясь по телефону с отцом, живущем на Юге США, он переключается на Black English. В противном случае отец обязательно спрашивает его: “What’s wrong with you?”

Переключение кодов для человека, не привыкшего жить в условиях билигнвизма – достаточно сложная задача, требующая перестройки речевого аппарата, языкового мышления и даже психологического настроя. Этим объясняется, почему даже человеку с хорошим знанием иностранного языка требуется время для того, чтобы "включиться" в новое культурно-языковое пространство.

Компетентное участие в МК требует поэтапного овладения культурно-языковым кодом изучаемого языка. При этом, как считает Т. Н. Астафурова, целью является “формирование у обучаемых навыков идентификации себя с носителями иного лингвосоциокультурного кода” (Астафурова 1997: 26). Представляется, что речь должна идти не просто о механическом накоплении культурно-языковых знаний, а о трансформации кодов, выражающейся в формировании "связки" между внутренним универсально-предметным кодом и новым "внешним" кодом, которым личность овладевает для участия в межкультурном общении. Пока не сформирована эта "связка", используемый личностью код остается дословным переводом с родного языка, с соответствующим выбором лексических средств и грамматических конструкций. Он не в состоянии служить для адекватного выражения коммуникативной интенции личности (если речь не идет о простейших действиях, служащих чисто прагматическим целям). Трансформированный код дает личности ощущение коммуникативного контакта с собеседником на основе единства используемых концептов, фоновых знаний, пресуппозиций, аллюзий и других культурно-языковых средств, зашифрованных в вербальной и невербальной форме.